Кровное родство. Книга 1 - [102]

Наклонив к себе голову мужа, Клер новым поцелуем словно бы стерла с его губ исполненные горечи слова, произнесенные торопливым шепотом.

– Все это не важно, Сэм. Честное слово. Клянусь тебе, что это совсем не важно. Забудь обо всем. Помни только, что мы вместе и что я люблю тебя.

Сэм прижал ее к себе, и она поняла, как нужна ему. И там, на сыром, холодном песке, Клер наконец испытала то, чего так жаждала, о чем мечтала годами. А испытав, к своему удивлению, вынуждена была признать, что бабушкины описания экстаза, в котором сливаются две любящие души, соответствуют истине. Наконец наступил тот момент, на который она так надеялась, момент радости, разделенной на двоих.

Вторник, 14 мая 1963 года

На восьмое утро фестиваля Элинор сидела в вестибюле отеля „Карлтон", разглядывая развешанные вдоль стен на специальных стендах афиши „Клеопатры" и „Тома Джонса".

Шушу, сидя рядом с ней, ворчала:

– Это просто ужас какой-то! Везде толпы народу. Официанты сбились с ног. Невозможно получить даже просто чашку чаю.

Вдруг до слуха Элинор донеслось несколько фраз из происходившего где-то позади нее разговора:

– Когда вылетает твой самолет?

– В любой момент, когда мне понадобится.

– …Никак не могу раздобыть приличного огородника.

– А у меня работают двое филиппинцев. Конечно, каждая морковка обходится в сорок долларов, но, по крайней мере, я знаю, что они свежие…

– Ричард Бартон все-таки не будет покупать этот замок в Сарасане. Странное название, правда?..

– Ты слышала, Шушу? – повернулась Элинор к подруге. – Как ты думаешь, этот замок действительно продается? Давай-ка съездим и посмотрим, а?

Она знала, что Сарасан, одна из немногих сохранившихся в своем исконном виде средневековых французских деревень, объявлен национальным сокровищем и новое строительство в нем запрещено.

– Все, что угодно, – проворчала Шушу, – лишь бы выбраться отсюда.

Они поднялись и начали пробираться к выходу мимо многочисленных афганов, всем своим видом выражавших презрение борзых и холеных пекинесов, чьи хозяева сидели на солнце, попивая шампанское или экологически чистую воду из бутылки – эта новинка стоила бешеных денег. По пути Элинор пришлось уделить пару минут двум скандинавам, попросившим у нее автограф. В конце концов подруги отыскали лимузин Сэма, снабженный кондиционером, и поехали на восток.

В противоположность шумному, жаркому и пыльному канну местность вокруг них выглядела свежей, словно только что вымытой, и красивой, как девушка в ожидании танца. Справа от шоссе раскинулась искрящаяся лазурь моря, слева – лавандовые поля, за ними темнела зеленая кромка леса, дальше поднимались горы, розовато-лиловатые в этот час: они стояли бледнеющей чередой до самого горизонта, силуэты самых дальних из них лишь слегка угадывались в белесом мареве.

Среди лабиринта извилистых улочек Сарасана не было ни одной настолько широкой, чтобы по ней мог проехать автомобиль, поэтому воздух в деревне был изумительно свеж и чист. Иногда в конце улицы вдруг обнаруживалась миниатюрная площадь – тенистый „пятачок", обсаженный лимонными деревьями и непременно со старинным каменным фонтаном посередине. Узкие дома с навесами над крыльцом соединялись таинственными мостиками, а многие двери – тяжелые, массивные, чью древесину не пощадило время, – украшала кованая, железная рука Фатимы – надежное средство от всякой нечисти.

Высокие железные ворота замка со скрипом приоткрылись, когда их коснулась рука Элинор, – и подруги очутились в выложенном булыжником, но заросшем травой подъездном дворе. У самых стен замка росли белые олеандры, кусты розмарина и еще какие-то деревья, ронявшие на землю странные бледно-желтые цветы. Их ветви сплелись, образуя зеленую, усыпанную цветами арку, настолько низкую, что женщинам пришлось наклониться, чтобы добраться до двери. Она была из доброго крепкого дуба, но очень старая, судя по тому, что ее неоднократно – и явно с большими перерывами – покрывали железом.

Как раз в тот момент, когда Элинор решила, что в замке никого нет, дверь медленно открылась, и на пороге появилась неприветливая седая женщина в пыльнике и тапочках, с вырезами для больших пальцев, чтобы не сдавливать набухшие шишки. Эта странная хранительница замка подтвердила, что он продается, но не знала ни цены, ни иных подробностей: для этого, сказала она, и существует агент по недвижимости, это его работа.

В конце концов Элинор удалось уговорить эту мегеру позвонить агенту. Вскоре явился высокий, худощавый, равнодушный молодой человек, который, узнав, что дамы англичанки, явно не принял их всерьез как потенциальных покупательниц: всем было известно, что у англичан нет больших денег. Чуть ли не бегом он повел женщин по замку.

Замок находился в не слишком хорошем состоянии: внутри было сыро, штукатурка осыпалась. Некоторые ставни висели, что называется, на одном гвозде, некоторые отсутствовали вовсе, а те, что остались, наверное, уже и не помнили, когда их в последний раз красили. На втором и третьем этажах не было ничего, кроме пыльных, тесных, как кроличья клетка, спален, где царил полумрак из-за спущенных жалюзи. Единственная ванная была всего на десяток лет моложе Элинор и Шушу, а центрального отопления и кондиционеров никто и не позаботился установить. Агент несколько неуверенно сказал посетительницам, что зимой в замке тепло, а летом прохладно благодаря стенам шестифутовой толщины. Экскурсия закончилась там же, где и началась, – на южной террасе, смотревшей в сторону моря.