Кровная месть - [32]

Он встретился глазами с Гоуэлом и вдруг почувствовал, что краснеет.

Неужели Гоуэл знает о его трагедии? Вряд ли, хотя Майкл в первые месяцы после гибели жены написал для нескольких газет цикл статей о чувстве утраты, там было много личного. И к тому же пациенты нередко играли с ним в игры разума, правда не на самой первой консультации.

А доктор Теренс Гоуэл сидел на диване в абсолютно расслабленной позе, зная, что Майкл Теннент фиксирует каждое его движение, пытается заметить какие-то симптомы, так сказать, отыскать тоненькие пунктирные линии (с надписью «открывать здесь»), которые выведут его к причинам болезни.

«Ну-ну, доктор Теннент, мечтать не вредно».

Вслух же посетитель сказал:

– Ненавижу коктейльные вечеринки.

– Почему? – спросил Майкл.

– Что «почему»? – изумленно взглянул на него доктор Гоуэл.

– Почему вы ненавидите коктейльные вечеринки?

– Я? С чего вы взяли, что я ненавижу коктейльные вечеринки? – Казалось, пациент совершенно искренне недоумевал.

– Да вы сами только что это сказали.

Доктор Гоуэл нахмурился:

– Я ничего такого не говорил. Я вообще ничего не говорил.

Майкл сделал ручкой «Паркер» (подарок от Кейти на годовщину свадьбы) первую запись в истории болезни. При некоторых заболеваниях люди могут говорить вслух, даже не отдавая себе в этом отчета.

Томас Ламарк с трудом сдержал улыбку. Все будет гораздо проще, чем он предполагал.

«Может быть, ты и умен, доктор Теннент, но ты даже и не представляешь себе, насколько я умнее».

Тина Маккей пока была единственным его промахом. Ничего страшного, конечно, но вполне можно было обойтись и без этого. Он не удосужился предварительно как следует все выяснить, а оказалось, что ее отец – большая шишка, крупный государственный чиновник. Кто бы мог подумать, что исчезновение редакторши вызовет такой переполох.

Что ни день, черт подери, появляется очередная статья в газете. Что думают ее друзья, что думает ее мать, что считает по этому поводу полиция. С каждым днем всеобщее беспокойство усиливалось.

В списке Томаса было шесть редакторов, отвергнувших книгу. Лично его бы устроил любой. Но монета выбрала Тину Маккей.

Он возложил вину на монету.

Ну и кабинет у психиатра – длинный и узкий, как кишка; просто отвратительно. Разве можно работать в таких условиях? Какие уж тут доверительные беседы! Интересно, как этот мозгоправ находит в этом кавардаке то, что ему нужно? Боже, повсюду кипы бумаг, здесь и там разбросаны дискеты, валяются журналы, папки свалены кое-как. Такое чувство, что хозяин кабинета только-только сюда въехал, хотя на самом деле он сидит здесь уже семь лет.

«Ты гораздо, гораздо хуже свиньи, доктор Теннент, и в один прекрасный день – очень скоро – ты завизжишь гораздо громче свиньи.

И это будет еще до того, как я сделаю тебе по-настоящему больно».

Томас хорошенько изучил здание, прежде чем войти. Он побродил вокруг, проверил все выходы, включая пожарные, потом прошелся внутри со своим блокнотом. Он справедливо полагал, что у человека, который расхаживает туда-сюда с планшетом для записей, никто не спросит, что он здесь делает.

Теперь Томас Ламарк знал все лестницы, все коридоры и все двери.

И еще он выяснил, что сегодня пациентов у Майкла Теннента больше нет. Ему не составит труда похитить врача или убить его после приема. Но это было бы слишком легко. Нет, время пока не пришло. У Томаса есть и другие дела.

– Я бы хотел узнать кое-что о ваших родителях, Теренс. Они еще живы?

Вот на этот вопрос пациент отреагировал немедленно: выражение его лица так изменилось, словно бы Майкл коснулся обнаженного нерва.

Однако Гоуэл ничего не ответил.

Майкл видел, что посетитель с трудом сдерживает себя. Его язык тела изменился: только что он был расслаблен, а теперь напрягся, словно опасался чего-то. Гоуэл подался вперед, сцепив руки на груди, потом откинулся назад.

Майкл дал ему минуты две, но поскольку тот по-прежнему хранил молчание, спросил:

– Вам трудно говорить о ваших родителях?

– Мне ни о чем не трудно говорить, доктор Теннент, – ответил Гоуэл, однако вид у него при этом был затравленный.

Ключ к проблемам пациента явно лежал в его детстве, но сегодня Майкл не смог его найти. Все дальнейшие вопросы о родителях заставляли Гоуэла лишь еще больше замыкаться и молча раскачиваться взад-вперед.

Майкл сменил тему, спросив Гоуэла про его работу.

– К сожалению, это засекреченная информация, – ответил тот.

Врач вновь заглянул в анкету.

– Вы вдовец. Мы можем поговорить о вашей покойной жене?

– Вы задаете слишком много вопросов, доктор Теннент.

– Вы возражаете?

– С какой стати мне возражать?

Майкл опять переменил тему:

– А в какого рода помощи вы нуждаетесь? Какую именно вашу проблему я должен решить?

– И все-таки я прав, – заключил пациент. – Вы задаете слишком много вопросов.

Ровно в шесть Майкл пожал руку Теренсу Гоуэлу, и тот сказал ему, что с нетерпением ждет встречи и придет на следующей неделе в это же время.

Майкл закрыл дверь, сел и просмотрел свои записи. Он чувствовал себя не лучшим образом: этот человек вымотал его и сбил с толку. День сегодня выдался долгий.

«Что мне делать с тобой, доктор Теренс? Что, черт возьми, происходит у тебя в голове? Если ты ждешь от меня помощи, то должен мне открыться. Что я узнал о тебе сегодня? На все мои вопросы ты отвечал вопросами. У тебя сильнейшее расстройство личности. Ты упрям. У тебя диктаторские замашки. Ты растерян. Ты неадекватен. Ты определенно маньяк контроля