Кровавый триптих - [7]

— Какой такой полис?

— Ну, это был его очередной широкий жест — надо думать. Вроде шестикаратного кольца и кадиллака.

— К черту жесты! Что за полис?

— Он застраховал свою жизнь и составил страховой полис на мое имя. С условием выплаты двойной компенсации в случае смерти от несчастного случая.

— Ты вдруг заговорила как страховой агент. Не обращай внимания — я опять пытаюсь острить. И сколько же?

— Пятьдесят тысяч долларов ноль-ноль центов.

— Неплохо.

— Неплохо-то неплохо, но все уже в прошлом. Он же сказал, что собирается изменить завещательное распоряжение и уж если он сказал, так он и сделает. Так что можешь губы не раскатывать.

— Мои губы не имеют никакого отношения к страховым полисам, — возразил я.

— Неужели? — коварно изумилась она и встала — Ну так что, берешься за мое дело?

Я оглядел её с ног до головы.

— Надо подумать.

— Подумай в бане. Я изнываю от жары.

Мы двинулись к коттеджу.

— Умираю от голода, — сказала Лола. — Не надо одеваться. Мы примем душ, выпьем, я приготовлю чего-нибудь этакое.

— Не возражаю.

В коттедже я сразу потерял её в анфиладе спален, принял теплый душ, побрился, оросил лицо приятно пахнущим лосьоном, который нашел в аптечке, и причесался. Все ещё голый, я стал рыскать по всем шкафам и наконец в какой-то кладовке нашел белоснежный махровый халат. Я надел его, и он тут же впитал в себя весь солнечный жар, полученный моим телом на воздухе. Я широко зевнул. Мною вновь овладела дремота. Но меня ждала работа — и ещё было не время погружать свое размякшее тело в манящий уют мягкой постели. В ящике письменного стола я нашел ручку и листок бумаги. И написал:

«Настоящим поручаю Питеру Чемберсу представлять мои интересы в отношениях с Фрэнком Палансом. Его гонорар составит двадцать процентов от суммы, причитающейся мне по договору страхования жизни вышеозначенного Фрэнка Паланса, оформленного в мою пользу.»

Я поставил дату и провел черту для её подписи. Положив составленный документ на стол, я улегся в кровать, вздохнул, потянулся и уже был готов погрузиться в сон, как в дверь постучали.

— Войдите! — крикнул я.

На ней тоже был махровый халат. Тоже белоснежный, но немного не такой, как у меня, да и форму имел несколько иную. В верхней его части отчетливо просматривались две выпуклости, далее он сужался к поясу, а ниже опять расширялся. Мое сердце забилось так, словно в нем поселился маленький негритенок с там-тамом. Она расчесала свои золотистые волосы, которые ниспадали волной на плечи, и наложила косметику на лицо. Ее пухлые губы сияли красной помадой. Как же романтично, черт побери!

— Подпиши бумагу там на столе! — стараясь сохранять спокойствие, сказал я.

Лола прочитала, поставила подпись и, отложив ручку, улыбнулась.

— Хоть ты и умный парень, ты себя обманываешь. Ведь этот полис уже не в мою пользу. Я же Фрэнка знаю. Но если все пока остается в силе — что ж, тебе же лучше. Я с удовольствием заплачу тебе двадцать процентов. — Теперь улыбка была широкой и радостной, — потому что тогда мне достанется восемьдесят процентов… Но я надеюсь, ты не собираешься его укокошить?

— Нет. Не собираюсь.

— Очень жаль. Ладно, теперь, когда бумага подписана, ты будешь работать на меня?

— Угу.

— Ну тогда тебе причитается настоящий гонорар. По крайней мере, аванс.

— Неужели?

— Аванс, — повторила она, подходя к кровати. — Небольшой аванс! Улыбка сползла с её полураскрытых губ, и ноздри слегка затрепетали. Она наклонилась надо мной: от неё исходил сладкий аромат — солено-сладкий, если говорить точнее, — и она прижалась к моему рту пухлыми красными губами.

Я не шевелился. И не обнял её. Мы соединились только ртами, только широко раскрытыми влажными губами и горячими языками. Потом её щека заскользила по моей щеке, а язык проник мне в ухо, и я услышал её дыхание и теплый шепот:

— Я люблю вас, мистер Чемберс. Я от вас с ума схожу, и знаю это, но я вас люблю, люблю, люблю…

Потом она выпрямилась, отошла и встала около кровати. Не улыбалась только глаза сверкали и губы блестели. Ох уж этот её влажный теплый блеск…

— Я тут недавно думал кое о чем…

— О чем же? — Ее голос долетел до моего слуха точно издалека.

— Ты такая смуглая.

Теперь она заговорила хрипловато и медленно.

— Нет. Вовсе не смуглая. Я же блондинка. И кожа у меня молочно-белая. А это загар.

— Мне очень нравится твоя смуглая кожа.

— Так странно. Даже смешно, когда смотришься в зеркало. Словно я какая-то двухцветная. Коричневая — белая, потом опять коричневая и белая…

Я молчал. Ни слова не сказал. Я не произнес: «Интересно было бы посмотреть» — я молчал как рыба, и тут эта её улыбочка опять зазмеилась по губам, по блестящим красным полным губам, и губы эти извивались словно две маленькие непоседливые гусеницы позади которых виднелись ослепительно белые зубы. Не отрывая от меня взгляда, она медленно развязала пояс и резким движением отбросила халат в сторону.

В Нью-Йорк мы вернулись в пятом часу. Она жила в доме номер 880 по Мэдисон-авеню. Поцеловав её на прощанье, я сказал:

— Сиди дома и ни о чем не думай, я буду действовать.

Я доехал на такси до отеля «Вэлли» — угол Восемьдесят шестой и Вест-Энд-авеню. Здесь жил старик Паланс. Я позвонил ему снизу, и он с радостью пригласил меня зайти. Он ждал меня у раскрытой двери. На нем была футболка, джинсы и сандалии. Старик Паланс был здоровенный, но не жирный. В момент рукопожатия с ним вам сразу становилось ясно, что он все ещё мужчина в расцвете сил.