Кровавый разлом - [8]

Впрочем, почему одной? А эльфы?

5

— Как ты? — спросил Пер в шестой или седьмой раз.

Йеспер пожал плечами.

— Ничего не сломал?

— Не-а.

Они сидели в машине. «Ауди» дал задний ход в десяти метрах от них. Передний спойлер сломан, разбита правая фара.

«Ауди» развернулся на парковке и выехал на дорогу. Водитель сидел, уставясь перед собой, даже голову не повернул. Женщина встретилась с Пером глазами, но тут же отвернулась. У нее было тонкое, напряженное лицо… кого-то она ему смутно напоминала. Регина?

Пер опять внимательно посмотрел на сына. Йеспер старался казаться спокойным, но его била дрожь.

— Что-нибудь болит?

— Синяк будет. — Йеспер поморщился. — Я увернулся… но это было на волоске.

— Не просто на волоске, а очень даже на волоске… Твое счастье, что у тебя такая реакция.

Пер через силу улыбнулся сыну, снял руку с его плеча и положил ее на баранку. Злость мгновенно испарилась, хотя всего несколько минут назад он был готов убить этого хлыща. В тот момент он был готов убить кого угодно… как будто этим что-то можно изменить. Как будто жизнь от этого стала бы лучше.

И главное — Йеспер ему улыбнулся! В первый раз за много, много месяцев. Признак весны?

Он проводил взглядом «ауди». На крыле остались следы крови.

Большой, шикарный автомобиль напомнил ему отцовских ревущих монстров, которые Джерри импортировал из Штатов. В середине семидесятых он ездил только на «кадиллаках», меняя их чуть не каждый год на более новые модели. Все поворачивали головы, и ему это очень нравилось.

— Как это ты его? — спросил Йеспер.

— Что «я его»?

— Ну этот… прием дзюдо.

Пер покачал головой и повернул ключ зажигания. Он занимался дзюдо два года, получил оранжевый пояс, и не более того. Но на Йеспера это, очевидно, произвело сильное впечатление.

— Это не дзюдо… простая подножка… Ты бы тоже так смог, если бы продолжал ходить на тренировки.

Йеспер помолчал.

— Ты же тоже не тренируешься, — наконец нашел он аргумент.

— Не с кем, — коротко сказал Пер и выехал с парковки. — Начну бегать.

Он в который раз окинул взглядом степь. Земля выглядела безжизненной, но он знал, что творится там сейчас. Не на земле, а под землей. Как в предчувствии весны яростно копошится мелкая, невидимая глазу и непонятная человеку жизнь…

— Куда ты собираешься бегать?

— Хоть куда.

6

— Сожги их, Герлоф, — сказала тогда Элла. Она уже не вставала и была больше похожа на скелет, чем на человека. — Обещай, что ты их сожжешь.

Он только кивнул. Но дневники покойной жены он так и не сжег. И в эту пятницу на них наткнулся.

На Балтику вернулось солнце, как раз за неделю перед Пасхой. Не хватало только тепла. Было бы тепло, Герлоф мог бы целый день проводить в саду. Отдыхать, думать… построить кораблик в бутылке. Сквозь пожухлую прошлогоднюю листву начали уже пробиваться тонкие зеленые стрелки. Раньше мая газон стричь не надо.

Солнечный свет должен разбудить первых бабочек.

Для Герлофа главный признак весны — бабочки. Это с детства. Еще маленьким он всегда нетерпеливо ждал, когда же появится первая бабочка. Сейчас, в восемьдесят три, чувство весны, конечно, не такое бурное, как тогда. И все равно Герлоф ждал бабочек с тем же жадным нетерпением, как в детстве.

Он был один в доме. Ковылял из одной маленькой комнатушки в другую, с палкой в одной руке и чашкой кофе в другой. Кресло-каталка стояла в спальне, молча ожидая обострения ревматизма. А пока он вполне мог передвигаться и даже подниматься по крыльцу без посторонней помощи.

Неделю назад из дома престарелых привезли его мебель и разное барахло, накопившееся за тридцать лет в море: навигационные карты, пару корабликов, собранных им в бутылках, сплетенные из темно-коричневого каната коврики и подставки, которые до сих пор пахли смолой.

Со всех сторон его окружала память.

И в тот момент, когда он открыл дверцу кухонного шкафа рядом с холодильником, чтобы сложить туда старые бортовые журналы, как раз в этот момент он и увидел дневники.

Они лежали, связанные бечевкой, прятались за ларцом для украшений и старыми детскими книгами Карла Мея и Монтгомери. На обложке каждой тетради аккуратно выведен год. Он развязал первую. Страница за страницей плотно исписаны красивым мелким почерком.

Дневники Эллы. Восемь тетрадей.

Он вспомнил про свое обещание и засомневался. Но все же взял верхнюю тетрадь и с чувством, что делает что-то постыдное, пошел в сад. Герлоф видел иногда, как Элла что-то пишет, и даже догадывался, что она ведет дневник, но она никогда не показывала ему записи и упомянула о них один-единственный раз — уже при смерти.

Сожги их, Герлоф.

Он уселся на деревянный садовый стул, обернул ноги одеялом и положил тетрадь на стол. Элла умерла двадцать два года назад, осенью 1976 года, от рака печени. Но когда он сидел вот так в саду, у него постоянно возникало ощущение, что Элла вовсе не умерла — вот он сидит здесь, в саду, а она на кухне варит кофе.

Элла сразу поставила дело строго: муж на кухне появляться не должен. Он, понятно, не протестовал. Когда дочери, Лена и Юлия, подросли, они не раз пытались заставить отца помогать по дому, но Герлоф никак не мог решиться.

— Мне уже поздно, — обычно отвечал он.