Кровавый песок - [5]

Накинувший поверх гимнастерки меховую телогрейку, а также взявший в руки чемодан с медициной и керосиновую лампу военврач навестил его сам. Снова играющая в Санчо Пансу девица тащила вслед за ним стопу барахла с ремнем и сапогами внизу и аккуратно сложенной тельняшкой поверх. Этим приятные новости не исчерпывались. На нарах у головы обнаружился котелок с ломтем хлеба и зеленая эмалированная кружка с чаем.

«Да ну на …й!» — обрадовался Володин.

—Просыпайтесь, везунчик! — Аграчев, отодвинув в сторону вскочившего храпуна, оказавшегося тем самым пожилым санитаром, решительно скинул с Володина тряпье. — Больной, мне надо вас осмотреть!

Пациент сделал вид, что его только что разбудили.

—Это для вас! — улыбнулась девушка, уложив барахло у него в ногах.

—Спасибо!

—Позже обмундируетесь! — погрозил пальцем врач. — Как себя чувствуете?

В ходе осмотра Аграчев снова показал себя веселым, остроумным и доброжелательным мужиком, окончательно закрепив сложившееся ранее приятное впечатление. Характерные для военных врачей профессиональные деформации не затронули не только здешних санитаров, но и эту личинку Пирогова. Пообщаться с ним было очень приятно не только потому, что он, не зная того, выдавал Володину информацию уровня жизни и смерти. Попутно «герою ночи» измерили температуру и давление, послушали сердце и легкие, напоили микстурой от кашля и, поинтересовавшись, не потерпит ли он с завтраком, поставили банки. Прямо как в далеком детстве

Володин от обуревавшей его радости был готов не только потерпеть с приемом пищи, но и вообще без него остаться. Его ни в чем не подозревали. То есть, вообще ни в чем. Для медиков он был чертовски везучим здоровяком из прибывшего в полк маршевого пополнения, в чью лодку ночью на Неве попал снаряд. И все, кто там был, сгинули в ледяной апрельской воде. Кроме Володина.

«Хотя бы где-то мне повезло!» Нева, плацдарм, апрель и беспогонное обмундирование — он начал догадываться, где и в каком году находился. Но эти догадки требовалось проверить — вдруг вокруг было не прошлое, а параллельная вселенная.

Если он сделал из слов Аграчева и Оленьки правильные выводы, а превратно их истолковать было сложно, то погибшие ночью на переправе бойцы изрядно облегчили для него легендирование. Ему даже искать документы и называться чужой фамилией не нужно было. Прибывшее в дивизию маршевое пополнение раздали по полкам, на переправе часть бойцов погибла, но погибла она до того, как людей успели внести в списки части. Именной список маршевой роты, конечно же, остался, но остался он в штабе дивизии. То есть на другом берегу.

В худшем для Володина варианте в полк должны были отправить другой — предназначенной на его пополнения команды. В лучшем — без какой-либо бюрократии звякнуть по телефону в штаб полка о числе людей и заполнить строевую записку. И в том, и другом случае он уже мог как-нибудь выкружить. Сослаться на ошибку писаря или там неизвестного ему лейтенанта, поставившего Володина не в тот строй, например. Кто будет ради простого бойца разводить бюрократию и сверять разные списки? Кому он в штабе дивизии или даже полка на х…й нужен? Если, конечно, перед «прибывшими с ним» маршевиками не спалится. Что, в принципе, обходилось на раз. Могли ведь какого-нибудь тыловичка или Кронштадского морячка списать в пехоту напрямую, а не через запасный полк и в самый последний момент включить в команду?

Как заключил Володин, свою чуждость спрятать все равно не получится, так почему бы ему не стать матросом с какого-нибудь химсклада Балтфлота № 0451, выпнутым в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию чтоб не смущал начальство? Типа как слишком умный. И с чуждым происхождением — на случай, если кто-то решит копнуть чуть глубже. Хотя полноценной проверки это, конечно, не выдержит.

* * *

Лампу в блиндаже не оставили, вместо нее нашлась изготовленная из латунной гильзы малокалиберного снаряда коптилка — примитивный светильник с вставленным в обрезанную и сплющенную гильзу фитилем.

В стопе барахла обнаружились: ношеные, немного рваные и довольно грязные стеганые ватные штаны и такой же ватник; кожаный поясной ремень на одном шпеньке; чистая гимнастерка на размер больше, чем ему требовалось, с лысыми малиновыми петлицами без эмблем и дырой под правым нагрудным карманом, вокруг которой виднелось пятно плохо замытой крови. Их дополняли изрядно растянутая, но тоже чистая серая балаклава[5], две стиранные байковые портянки и пара кирзовых сапог, тоже на размер больше чем надо.

—Борис Михалыч, я вас обожаю! — обрадовался Володин. На месте Аграчева о простом бойце, причем даже не его подчиненном, так побеспокоились бы немногие. Врач, ну или же Оля, даже с размерами угадали. Больше, не меньше.

—Хороший человек наш товарищ военврач, — подтвердил сидевший на нарах у печи пожилой санитар, вернувшийся в блиндаж после ухода начальства. Дядька, похоже, после ночного дежурства надеялся в нем потеряться и спокойно поспать пару лишних часов.

—Старый, тебя как звать-то? — переключился на него Володин.

—Александр я! — представился санитар.

—А по отчеству?

—Минеевичем буду! — говор мужика был очень похож на лукашенковский. — Значит…