Кровавый омут Карабаха - [11]

выдавая это за народную армянскую мудрость. Поэтесса приветствовала с трибуны Театральной площади «вдруг осмелившийся не покориться народ» (а кто его собирался покорять в 1988 году?), убеждала, что центральная власть нас поймет и пойдет навстречу, а иначе мы обратимся… к Турции, скажем, что каемся в своей приверженности России. Но, — добавляла, — это предательство никогда не случится, как мы тогда посмотрим в лицо Арарату?! Вызволение Карабаха из-под власти турко-азеров (так Сильва Капутикян называла азербайджанцев, цитируя под горячую руку Виктора Гюго, строку из его «Греческого мальчика»: «Здесь турок прошел — повсюду смерть и руины») — это наш поиск новых, более надежных путей сохранения нации. Ради бога. Не нужен этот «лакомый кусок», — обрывала себя в экстазе, — мы привыкли жить на менее, чем тридцати тысячах квадратных километрах каменистой земли, и, прибавив четыре с половиной тысячи квадратных километров КАРАБАХА, мы всё равно Китаем не станем… — Вспоминала бессвязно свою встречу с опальным Хикметом, голубоглазым и рыжим Назымом, как она отстранила его объятия, выкрикнув: «Земли сначала верните, наши земли, потом обнимемся». И всё это всерьез, со злобой, перед толпой… Она с презрением отвергала определение соседей, армян и азербайджанцев, как «вековые братья». — Разве можно произносить эти слова без кавычек! Даже яблоки и цитрусовые в дни мусульманского «новруз байрама», весеннего нового года, унижают, раздражают достоинство местных армян. С четвертого века мы терпим этих турок, сколько же еще терпеть!».

Ни единого упрека в разжигании межнациональной розни не получила Сильва Капутикян за подобные устные и печатные речи ни в России, ни в Азербайджане, а ведь она заслуживает, и это особенно ясно теперь, после зверств над «турко-азерами» в Ходжалы, самого боевого ордена. Или народного проклятия?

Поэтесса взахлеб продолжает писать об особенности и исключительности армянской нации, пробуждая воинственность в соплеменниках, прочувствованную журналистом Мурадом Арвасом в Ереване: «Чтобы мы были собраны в пределах родной страны и девять десятых наших земель не находились за пределами нашей республики, чтобы каждое утро не вставал перед нашими глазами оказавшийся за границей Арарат, который, подобно тени отца Гамлета, не только ночью, но и днем с немым укором смотрит на нас и ждет торжества справедливости».

Чем не призыв к переделу мира? Ради торжества этой «справедливости» поэтесса и сама готова, по ее чистосердечному признанию, идти по городам и селам «с берданкою и саваном», призывая свой народ к вооруженной борьбе.

Иной тактики с самого начала придерживался лидер комитета «Карабах» Левон Тер-Петросян. Не отрицая «берданку и саван», он смотрел вдаль, вступив в борьбу за власть в самой Армении. В Ереванском доме писателей, зал которого был предоставлен в полное распоряжение комитетчиков, ими в те февральские дни 1988 года была обнародована программа действий. В программе предусматривалось: увольнять, переизбирать руководителей предприятий, партийных организаций, отзывать народных депутатов, исключать их всех из партии, если они будут препятствовать созданию первичных комитетов «Карабах». В интервью газете «Таймс» Левон Тер-Петросян чуть позже заявил, что движение протеста должно сохраниться даже в том случае, если требование армян о передаче НКАО Армении будет удовлетворено. «Если мы добьемся своей цели, — говорил будущий президент суверенной Армении, — то движение будет существовать как выражение воли народа».

Демократического лидера не беспокоило тотальное единодушие на митингах Степанакерта и Еревана, не закралось ни малейшего сомнения в том, что же объединяет директора-взяточника и едва сводящих концы с концами рабочих, спекулянта-торгаша и совестливого интеллигента? Может быть, прав Фазиль Искандер, заметивший по поводу столь пугающего единодушия: «Люди почувствовали вакуум беззакония и ринулись в него: не поспеешь за прогрессом, хоть поспеешь к погрому».

Ясно одно: комитет «Карабах» и его лидеры создавали своеобразный механизм параллельной власти, со своим аппаратом и методами управления.

В самом Степанакерте активисты «Карабаха» создали свой филиал под названием «Крунк» («Журавль»). Там подполковники в отставке и доценты пединститута предопределяли следующий план своих действий: сначала мы положим партбилеты, а затем начнем партизанскую войну. Против кого?

«Мы — смертники. Если не отделят нас, то мы пойдем на всё!» — истерично кричали в лицо спецкору «Известий» А. Казиханову молодые небритые парни из «Крунка».

Пойдем на всё — против кого?

20 февраля 1988 года, по сути, была объявлена война Азербайджану, как раз в дни 70-летия Брестского мира, после которого многие окраины тогдашней российской империи, в их числе Азербайджан и Армения, обрели государственный статус. Тогда за два года братоубийственной гражданской войны была истреблена почти пятая часть жителей Карабаха.

Не стану вдаваться в детали и политические последствия этого юбилея, официально нигде не упомянутого даже, хотя придаю этой дате весьма серьезное значение в нашей текущей истории. Замечу пока лишь один существенный факт начавшегося противостояния двух республик (Азербайджан тут, как и семь десятилетий назад, исполнял роль неповоротливого детины, не способного пожаловаться, сделать шум и «хорошую прессу», ему уготована была покорная роль выслушивать травлю со всех сторон): ни в Ереване, ни в Степанакерте, ни разу не прозвучало требование о праве нации на самоопределение (этот виток политических страстей готовился Г. Старовойтовой в Москве), на первых порах были искренне и агрессивно заявлены территориальные притязания к соседу.