Кровавый источник - [25]

О расстрелянных в собственной спальне стариках Потаповых написали газеты. Общественность была взбудоражена. Велось следствие, сразу зашедшее в тупик.

В полном недоумении находился и Федор Кручинин, потому что, вопреки предсказаниям Грома, после гибели родителей не стало и Потапова. Причем при весьма загадочных обстоятельствах.

На следующий день после случившегося он взлетел на воздух вместе со своим шофером. В машине обнаружили взрывное устройство.

Но самое удивительное, что повергло Кручу в смятение, — ни он, ни Гром не имели к этому никакого отношения. По городу ходили слухи, будто Потапов просто решил уйти со сцены, посадив в машину кого-то вместо себя. А сам, наверное, греется сейчас где-нибудь на бережку Карибского моря.

Так или иначе, а хоронили стариков Потаповых вместе с сыном, вернее, с тем, что от него осталось.

Место Потапова занял Стародубцев, та самая темная лошадка, из-за которой и разгорелся весь сыр-бор.

Федор Степанович Кручинин жил в двухэтажном каменном особняке, стоявшем на перекрестке двух тихих улочек цыганского поселка.

Он был зятем цыганского барона, и это во многом повлияло на его карьеру. Став сильным мира сего, он не считал, что чем-то обязан супруге. Относился к жене с презрением. Она же готова была ноги ему целовать и, как водится у цыган, нарожала кучу детей. В доме обычно стоял невообразимый галдеж.

С недавних пор дом Кручинина охранялся, а после «веселого дела», затеянного Громом, Федор Степанович усилил охрану. Кроме того, он стал чаще бывать дома и даже деловые встречи теперь назначал не в казино.

Еще не утихли страсти вокруг Потаповых, а Иван уже развернул перед боссом свои планы в отношении Стародубцева.

Они сидели в небольшой комнате, увешанной коврами, и потягивали из пиал горячий чай с яблоками.

В окна заглядывал промозглый осенний вечер.

Гром, покопавшись в папке с бумагами, нашел наконец нужное и выложил на стол перед Кручей три фотографии.

На первой был изображен пацан с длинными, падающими на плечи волосами, с приоткрытым ртом и удивительным блеском в глазах. Широкий воротник белой рубахи выпущен поверх пиджака, пиджак приталенный, короткий, В руках парень держал электрогитару, допотопную, советскую, на ней четко читались две буквы из названия фирмы: «УР».

— Ну и чучело! — ухмыльнулся Кручинин. — Он что, из этих?..

— Увлекался недолго, — пояснил Иван. — Только в школе. Потом, видать, папаша накрутил хвост.

— Папаша, значит, не разделял увлечений сына? История стара, как мир.

— Папаша и рад бы, но должность не позволяла. Секретарь райкома партии, уважаемый человек! А значит, не пристало сынку водиться со всякой шушерой! Батяня и так проявил себя большим демократом — Дима, к примеру, учился в обыкновенной школе, без всяких там уклонов.

— Ты хочешь сказать, что парня не баловали, — перебил Круча своего помощника.

— Вот именно. Держали в черном теле.

Со второй фотографии на босса глядел уже вполне сформировавшийся юноша: немного удлиненное лицо, крупные черты, массивный подбородок. В светлых глазах уже нет того мальчишеского блеска, во всем статность и порядок: волосы коротко острижены, аккуратные бачки, доходящие до мочек ушей, галстук — шнурок на кремовом фоне рубахи. Фотография цветная, но дурного качества.

— А это мы уже студенты, — пояснил Гром. — Батя на этот раз приложил максимум усилий и пристроил любимое чадо в престижный вуз. Догадался, какой?

— У нас что, игра «Поле чудес»? — рассердился Круча, но, с минуту подумав, прикинул: — Если это начало восьмидесятых, то институт народного хозяйства.

— Дал бы я тебе, Федя, приз, да у тебя и так все есть!

— Торгаш, значит? — внимательно рассматривая снимок, спросил Федор Степанович то ли у помощника, то ли у самого студента.

Третий снимок несколько удивил. На нем Стародубцев был запечатлен с известной на всю страну эстрадной певицей. Они сидели на казенном диванчике, видно, в номере гостиницы. По осоловелому взгляду певицы было ясно, что она хорошо выпила. Глаза Стародубцева тоже блестели, но это уже не тот блеск, что на первой фотографии. Певица восседала у него на коленях, обвив руками шею. Дмитрий Сергеевич сладко улыбался.

— Он что, трахался с ней? — поинтересовался Круча.

— А кто с ней не трахался? — засмеялся Гром. — Снимок сделан в Москве три года назад.

— Он жил в гостинице?

— На этот раз — мимо! В гостинице жила она, а Дима — в собственной квартире с мамой.

— Как они там оказались?

— Длинная история. — Иван громко и значительно отхлебнул чай и продолжил: — В двух словах! Папаша преставился, когда Дима корпел над торгашеским дипломом. Папашин сын успешно защитился, и тут взяла слово мама. У нее в Москве оказались какие-то влиятельные родственники, и они тронулись в путь, тем более что без папиной мохнатой лапы здесь уже нечего было делать. Родственники и в самом деле оказались не промах — устроили сыночка в нехилую фирму по продаже компьютеров. Через год наш малый продвинулся и стал заместителем генерального директора.

— Какого черта он вернулся сюда? — не выдержал Круча.

— Не торопись, Федя. Что у них там произошло, я до конца не выяснил. В общем, директора пришили. Кто постарался, это нам сейчас не важно. Важно другое — фирма накрылась с шумом и грохотом! Наш торгашик поспешил поскорее убраться из Москвы. В родной город он время от времени все же наезжал. И два года назад Дима снова поселился здесь, оставив мамашу сторожить московскую квартиру. Он вернулся с большими деньгами и держал их у себя в квартире, никуда не вкладывая.