Кровавый гимн - [14]

– Нигде, – эхом повторил Квинн.

– О чем вы? – спросила сияющая новорожденная.

– О дядюшке Джулиене. Я видел его, – ответил я и тут же пожалел о своих словах.

Тень набежала на лицо Моны.

– Дядюшку Джулиена?

– Но он должен был… – начал Квинн. – Я видел его на похоронах тетушки Куин, и мне показалось, он хочет предупредить меня о чем-то. Это был его долг. Но какое это теперь имеет значение?

– Не делись с ней своей кровью, – сказал я ему. – Пусть ваш разум будет открыт друг для друга. Конечно, слова не утратят своего значения, не важно, насколько полно каждый из вас читает мысли другого. Только не обменивайтесь кровью. Чуть переборщите – и потеряете способность общаться мысленно.

Мона протянула ко мне руки. Я обнял ее и прижал к себе. Меня восхищала сила, которую она успела обрести. Я испытывал скорее смиренное восхищение Темной Кровью, нежели гордость от того, что успешно совершил обряд. Я добродушно рассмеялся, поцеловал прелестное дитя, и она вернула мне поцелуй.

Если вы спросите, что именно в ее облике покорило меня, я отвечу: зеленые глаза. Я и представить не мог, как они потускнели за время болезни. Но теперь, вырвав Мону из лап смерти, я увидел россыпь веснушек на ее лице, блеск белоснежных зубов, когда она улыбалась, и яркое сияние глаз.

Несмотря на возрождение и вновь обретенную магическую силу, Мона была хрупкой малышкой. Она вызывала во мне нежность, а это удавалось далеко не многим.

Однако, как это ни печально, пора было закругляться с восторженными речами. Надо было заняться делом.

– Ладно, любовь моя, – сказал я. – Тебе предстоит перенести еще один, теперь уже последний, приступ боли. Квинн будет рядом и поможет тебе. Отведи ее в душ, Квинн. Но сначала позаботься об одежде для девочки. Впрочем, оставь это мне. Я скажу Жасмин, что Моне нужны джинсы и рубашка.

Мона рассмеялась, с ней случилась едва ли не истерика.

– Мы вынуждены существовать одновременно в обыденных и магических обстоятельствах, – ответил я на ее смех. – Привыкай.

Квинн был серьезен и внимателен. Он подошел к столу, набрал по внутренней связи номер кухни и распорядился, чтобы Большая Рамона принесла одежду для Моны и оставила ее возле дверей спальни. Отлично. На ферме Блэквуд каждый исполнял предписанные ему обязанности.

Все еще не до конца оправившаяся от потрясения Мона вдруг задумалась, а потом спросила, нельзя ли ей надеть белое платье. Может быть, внизу, в комнате тетушки Куин, найдется белое платье?

– Белое платье… – На Мону будто снизошло поэтическое настроение и вместе с образом утопившейся Офелии прочно окутало ее сознание. – И еще кружева, – добавила она. – Пожалуйста, Квинн, если никто не будет против…

Квинн снова поднял трубку телефона и отдал еще одно распоряжение.

– Да, принесите наверх наряды тетушки Куин, – терпеливо объяснял он Рамоне. – Только белые. Ты знаешь, что Жасмин не наденет белое платье. Да, для Моны. Если тетушкины вещи никто не будет носить, их в конце концов упакуют и уберут подальше. На чердак. Тетушка Куин любила Мону. Прекрати плакать. Я знаю. Знаю. Но Мона не может разгуливать в жутком больничном халате. И когда-нибудь, лет через пятьдесят, Томми и Жером распакуют эти вещи и будут ломать голову, не зная, что с ними делать… Просто принеси все наверх.

Обернувшись, он встретился глазами с Моной и запнулся, будто не мог поверить своим глазам. На лице его отразился ужас, словно он только в этот момент осознал, что произошло, что он сделал. Квинн пробормотал что-то о белых кружевах, отошел от стола и обнял Мону. Мне не хотелось читать его мысли.

– Это всего лишь смерть плоти, Офелия, ничего страшного, ты справишься, – сказал он. – Я пройду это испытание вместе с тобой. Я не брошу тебя. А после этого боль уйдет. И появится жажда. Но боли больше не будет. Никогда.

Он не мог прижать ее к себе достаточно близко.

– И я всегда буду видеть так, как вижу сейчас? – спросила Мона. Упоминание о смерти ее мало обеспокоило.

– Да, – ответил Квинн.

– Я не боюсь, – искренне заверила Мона.

Но она еще не до конца понимала, что с ней произошло. И в глубине души, в той ее части, которую я не открывал для Квинна и которая была недоступна для Моны, я знал, что в действительности она не могла быть согласна на это. Она просто не представляла, что ее ждет.

Что это значило для меня? Почему я придаю этому такое большое значение?

Да потому, что я умертвил ее душу.

Я обрек Мону на вечное пребывание на земле, как были обречены на это все мы, и с этого момента обязан сделать все возможное, чтобы она заняла достойное место в наших рядах. А когда Мона наконец осознает, кем стала, она может лишиться рассудка. Помните, что я говорил вам о Меррик?

Те, кто стремится стать вампиром, сходят с ума гораздо быстрее, чем те, кто, как я, получил Темную Кровь против воли.

Однако у меня не было времени на подобного рода рассуждения.

– Они здесь! – взволнованно воскликнула Мона. – Они внизу! Вы слышите их?

Как и у всех новообращенных, эмоции у нее зашкаливали.

– Не бойся, милая девочка, – сказал я. – Я ими займусь.

Мону встревожил шум, доносившийся из парадной гостиной. Прибыли Мэйфейры. Взвинченная Жасмин ходила взад и вперед. Маленький Жером катался по перилам винтовой лестницы. Квинн тоже услышал голоса.