Кровавые сны владык - [39]

Дивиана Дайрут видел только издалека — этот тип производил не худшее впечатление, двигался как хороший фехтовальщик, кроме того, в его жилах текла варварская кровь, а значит, он не был слабаком.

Скорее всего, у Дивиана не было родины, не было семьи, не было цели — он просто прибился к Мартусу Рамену и шел за ним, пока у бывшего распорядителя игр оставались деньги.

— Если он продержится дольше десяти ударов сердца, с меня два золотых, — сказал Дайрут.

— Если он продержится меньше пятнадцати ударов сердца, с меня два золотых, — согласился Мартус.

Дайрут усмехнулся тому, как ловко Мартус оставил в пари небольшой зазор.

Бывший распорядитель игр этим словно говорил: «Если хочешь, чтобы все было хорошо, не пытайся победить везде».

У Дайрута не оставалось выбора — он мог или проиграть, или согласиться на ничью. Но его никогда не интересовало подобное, ведь бывший хан всегда стремился к победе, независимо от того, против чего он сражался — против врагов, друзей или собственной природы.

* * *

Дивиана подвесили под телегой — когда колеса попадали в ямы, он скребся пузом и грудью по земле, и особенно доставалось некоторым очень нежным и ценным для всякого мужчины частям тела.

Взявшие его в плен кочевники говорили на своем языке, его и в лучшие-то времена Дивиан понимал с пятое на десятое. А пытаясь выплюнуть пыль и изогнуться так, чтобы камнем не раскроило самое ценное, он выхватывал из разговора только обрывки:

— Хан… Не будет… Женщина… Степь…

Нападение на караван оказалось совершенно провальным.

Дело было даже не в том, что вместе с двумя десятками охранников, не обычных обозников, а опытных и крепких воинов, не старых еще — шли четверо орков. И не в том, что в телегах лежали доспехи и арбалеты, а не вино и пшеница, и даже не в том, что два десятка крестьян, едва почувствовав, что дело оборачивается нехорошо, сделали ноги.

Дивиан проворонил момент, когда надо отступить, придумать что-то другое, а то и отказаться от замысла. Он привык давить и получать нужный результат, побеждая прямыми ударами, что идут прямо к цели.

Сегодня это привело к тому, что его ватагу нашпиговали стрелами, порубили и разогнали.

Сам он висел под телегой, обнаженный, привязанный за руки и за ноги к тележным осям, и с каждым локтем дороги веревки чуть-чуть проседали. Над миром сгущались сумерки, и Дивиан очень надеялся, что дело идет к ночи и к остановке, а не к дождю.

— Конец… Война… Степь… Не поймут…

Дивиан стиснул зубы, заскрипел зубами от злости.

Да, он сам купился на пьяный разговор, сам же составил план, а когда Мартус сказал, мол, это слишком опасно, настоял, что все пройдет легко, а добыча окупит все последние расходы, весьма немалые, кстати.

Одна ведьма стоила им как маленькая армия.

Дивиан знал, что бежать надо этой ночью — даже полдня под телегой вымотали его так, что он готов был скорее сдохнуть, чем еще один день провести в таком положении.

— Девка… Грудь… Выпил… Дура…

Стемнело, но караван не остановился, пошел дальше и дальше, теперь Дивиан не видел камней на дороге, а только чувствовал их.

Встали глубоко за полночь около большого постоялого двора — даже из-под телеги было понятно, что на конюшне стоят полтора десятка лошадей, что внутри гуляют люди и кипит жизнь.

«Черти и бесы лезут из всех щелей, Орда захватила весь мир, а здесь пьют и гуляют, — мрачно подумал Дивиан, который сам никогда не отказывался ни от выпивки, ни от возможности повеселиться. — Спалить бы это место».

Кочевники слезли с телег, распрягли коней — судя по всему, они ехали именно сюда и здесь собирались остановиться на несколько дней. Дивиан надеялся, что они расслабятся и не выставят охрану, но мечтам его суждено было остаться только мечтами.

Двое воинов остались у обоза, им вынесли мяса, лепешки и араку, но не слишком много. Оставшиеся сторожить изобразили обиду и пообещали наверстать свое немного позже.

Пленник попытался ослабить веревку, обхватывающую его правую руку.

В дороге это было бы самоубийством, но сейчас могло стать спасением.

Но узлы вязал тот, кто умел это делать, усилия приводили только к тому, что петля затягивалась еще туже.

И когда Дивиан почти отчаялся, послышался шорох, и под телегой обнаружилась девочка лет десяти.

— Ты кто? — спросила она на чистом имперском, выдающем в ней городскую жительницу.

— Обрежь веревку, скажу, — пообещал пленник.

— Ищи дуру, — усмехнулась девчонка. — Меня ж выпорют. А почему тебя сразу не убили?

— Это потому что я — очень ценный, — грустно сказал Дивиан, представляя, как его будут пытать палачи наместника Жарая. Вспомнят все нападения на обозы — и его, и чужие, и придуманные самими ордынцами, не желающими делиться с наместником.

Девочка тронула его шею.

Жест был брезгливым, но слегка заинтересованным — так хозяйка на рынке щупает гуся, за которого просят неожиданно малые деньги.

— Ну какой же ты ценный? — поинтересовалась девочка. — Ты обычный.

— У меня кости золотые, — Дивиана понесло. — Вот и везут к себе, чтобы выпотрошить. В поле-то легко упустить пару косточек, а каждая стоит о-го-го!

Девчонка задумалась — похоже, она и верила, и не верила его словам.