Кровавые сны - [11]

— Столь редко подобные существа встречаются в вашей практике, святые отцы? — поинтересовался комендант.

— Именно такого я вообще вижу впервые, дон Альберто, — ответил инквизитор, — а опыт у меня немалый. Обычно мы имеем дело с оборотнями-волками, редко — с медведями, либо росомахами. Случаи же, когда встречаются не хищные виды, вообще можно пересчитать по пальцам даже в исторических трудах и отчетах инквизиторов прошлого. Пожалуй, оборотень-кабан, оборотень-олень или оборотень-баран вдвойне беззащитен, и поэтому такие существа давно были истреблены, как и кентавры, которые описаны в книгах древних, но anno domini[6] их уже никто ни разу не встречал. Если даже станет известно о паре таких, случайно сохранившихся в удаленных уголках Европы, изучение их будет представлять сугубо научный интерес. Ведь никакой опасности людям от таких существ не исходит.

— Я бы не стал говорить, что наш сегодняшний оборотень столь уж невинен, — произнес отец Бертрам. — Ведь эти тюлени питаются плотью рыб. Хотя, конечно, для человека они полностью безвредны.

— Святая Инквизиция не стоит на защите тварей морских, — каркающий смех, неожиданно вырвавшийся из глотки Кунца, вызвал принужденные улыбки гарнизонных офицеров. Лишь отец Бертрам искренне посмеялся дружеской шутке.

— Ловить русалок или сирен морских, это впрямь не то же самое, что оберегать души человеческие от происков сатаны, — брякнул командир гронингенских тюремщиков. Синьор де Кастроверде поморщился, как от зубной боли.

— Вы стоите на грани богохульства, сын мой, — ничто в лице инквизитора уже не напоминало о том, что мгновение назад он смеялся. — Берегитесь судить о том, в чем не смыслите.

— Гильермо, распорядись, чтобы синьорам принесли умывание и полотенца, — тут же отреагировал Альберто Рамос, в зародыше гася возможные осложнения, возникающие, на его взгляд, в присутствии служителей инквизиции без всякого повода.

С того момента, что Кунц Гакке появился перед ним, благоверный католик из Галисии не расслабил внимания ни на миг, и считал, что поступает правильно.

— В трапезной нас поджидают фаршированные орехами и яблоками дикие утки, — светским тоном произнес комендант. — Надеюсь, повар сегодня нас порадует. Он родом из Кадиса, и умеет использовать в блюдах разные приправы, как никто. Полагаю, мы уже достаточно проветрились на свежем воздухе для восстановления аппетита?

— Вы правы, дон Альберто, — инквизитор стянул свои испачканные перчатки и бросил их в крепостной ров. В кармане его плаща, однако, обнаружилась новая пара. Ее Гакке надевать пока не стал, а посмотрел, как синьор де Кастроверде отреагирует на вид его изуродованных рук. Но старый служака видывал на своем веку и не такое — он равнодушно скользнул взглядом по кистям своего гостя, потом перевел взгляд на голубые глаза германца. Кунц Гакке кивнул. — Показывайте дорогу, почтенный синьор.

Утки оказались выше всяких похвал, а, чтобы их запить, комендант откупорил бочонок испанского красного вина. Отец Бертрам, родиной которого был Дижон, предпочел бы бургундское, но поставка провианта в гарнизоны габсбургской империи осуществлялась только по каналам, подконтрольным одной из придворных группировок. Лоза, выращиваемая за Пиренеями после изгнания мавров, была обычно молодой и богатством букета не отличалась. Впрочем, за столом это никого, кроме отца Бертрама, не интересовало.

— В подвале, рассказывая о человеческом облике нашего оборотня, вы упоминали меннонитов, — Кунц Гакке показал, что и в послеобеденном состоянии ничего важного не забывает. — Есть ли сведения о том, где собираются еретики?

— Порядок на улицах Гронингена поддерживается исправно, — сказал синьор де Кастроверде, — налоги собираются, торговые пути достаточно безопасны. Все остальное не является моей обязанностью.

— Граф Эгмонт был тоже добрый католик и вроде бы утверждал, что не переставал быть верным слугой государя, как и адмирал Горн, — сказал Кунц, внимательно глядя на коменданта. Видя, что выражение лица идальго не изменилось, он продолжил: — Более того, когда вспыхнули бесчинства иконоборцев, граф повесил не один десяток реформатов.

Инквизитор замолчал, отпивая вино из серебряного кубка.

— С какой целью вы рассказываете мне о печальной судьбе Эгмонта и Горна, двух благороднейших вельмож Фландрии? — холодно спросил сеньор де Кастроверде.

— Вы не согласны с тем, что ваш повелитель и маршал, герцог Альба, приказал казнить их как бунтовщиков?

— Не мне обсуждать приказы герцога и его католического величества Филиппа, нашего божьей милостью государя, — ответил комендант Гронингена. — Простите, святой отец, я все еще не улавливаю ход ваших мыслей.

— Я просто напоминаю всем присутствующим, — Кунц подчеркнуто акцентировал слово «всем», — что порой дворянство и даже благие намерения не помогают там, где нужно деятельное сотрудничество на благо королевства и святой Римской церкви.

— От деятельного сотрудничества я никогда еще не отказывался, — гордо сказал Альберто Рамос. — С тех самых пор, когда впервые сражался под знаменами императора Карла и Фернандо де Толедо при Мюльбурге, лет двадцать тому назад. Герцог Альба всегда ценил одного из тех, кто привел к нему пленного саксонского курфюрста Иоганна. В сравнении с той победой нашего императора, отца нынешнего государя, кажется не такой уж значительной защита Гронингена в прошлом году, когда под стены подступило еретическое войско Людвига Нассау, младшего брата принца Оранского, такого гордого, в аугсбургской кирасе и шлеме с оранжевым султаном. Он предложил мне сдать крепость, — синьор де Кастроверде задрал подбородок, — победитель при Хейлигерлее, где с нашей стороны в числе многих пал благородный Жан де Линь, граф Аренберг и статхаудер Гронингена. Я посоветовал ему проявить немного терпения, по крайней мере, до тех пор, пока сам герцог Альба прибудет, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение. Из перехваченного письма мы узнали, что Виллем Оранский советовал брату отойти к Делфзейлу и германской границе. Людвиг не послушался. Альба наступал на него с юга, мы же вышли из-за стен, чтобы встретиться с герцогом посреди поля славы, где полегли более семи тысяч еретиков, число, в десять раз превосходившее наши потери. Или вы полагали, что сей город и провинция даны мне под командование за красоту моих глаз?