Кровавые девы - [9]

Город не изменился.

Эшер сложил чемоданы в неглубоком темном подвале без окон, тщательно запер дом, подозвал другого извозчика и велел отвезти себя по второму адресу, в меблированные квартиры L’Imperatrice Catherine на набережной Мойки. Там он извлек из дорожной сумки обернутые в сетку гирлянды сушеного чеснока и шиповника — растений, которые, как известно, отпугивают бессмертных, — развесил их над окнами, после чего заснул и проспал до десяти, когда заранее предупрежденный слуга принес ему от консьержки завтрак и наполнил ванну. Спал он не слишком хорошо.

Мы нечасто пускаемся в путь, как-то сказал ему Исидро; ведь легчайшее прикосновение солнечного луча может испепелить нас. Странствующий вампир всегда предвещает неприятности и перемены. Если не считать споров из-за владений между хозяевами, все мы ненавидим перемены.

«Отсюда и та поспешность, — подумал Эшер, — с которой Исидро покинул меня в Берлине». После встреч с хозяевами Вены и Парижа он понял, что те готовы убить любого смертного, сопровождающего вампира-чужака, — как из желания сохранить свое существование в тайне, так и в качестве предупреждения вторгшемуся на их территорию наглецу.

Если им повезет, Исидро еще до следующего рассвета отыщет хозяина Санкт-Петербурга и обо всем с ним договорится.

Эшеру же пока что надо было найти своих хозяев.

Он слишком давно покинул Петербург и теперь не знал, сумеет ли восстановить былые контакты в самом посольстве. Учитывая текущее состояние международных отношений, за элегантным особняком на Невской набережной обязательно должны следить немцы; к тому же после южноафриканского провала он не был уверен, что посольские аналитики сумеют правильно распорядиться полученными от него сведениями. Поэтому после позднего завтрака, состоявшего из кофе и булочек, он направился в довольно неприглядный район к северу от канала, где человек, известный соседям как Эрвье, держал табачную лавку.

— Боже правый, Эшер, вы ж сами на себя не похожи! — воскликнул предполагаемый швейцарец после ухода единственного покупателя и обычного вступления, состоявшего из вопроса о виргинских сигаретах.

Эшер подмигнул ему из-под пенсне:

— Тяжелые времена…

— Тяжелые времена, черти б его драли, — ответствовал Эрвье, которого при крещении записали как МакАлистера. — Не такие уж тяжелые, а то б вы были таким же лысым, как я, — он провел рукой по гладкой розовой коже головы. — Стоит тут с шевелюрой, которой школьник позавидует! Я слышал, вы распрощались с конторой.

Эшер посмотрел ему прямо в глаза:

— Правильно слышали, — ответил он, выделяя слова интонацией. — Мне с Уайтхоллом оказалось не по пути, и не то чтобы я об этом сожалел.

— Так значит, в Петербург вы приехали, чтоб здоровье поправить?

— Именно.

— Ну да, зима в заполярье — самое подходящее для этого время. Где вы остановились?

— Сообщения для меня можно оставлять у Флякова, — все, кто работал в Санкт-Петербурге, быстро понимали, что половина канцелярских лавок, кафе и газетных ларьков города принадлежала мелким буржуа, которые за пару копеек готовы были передавать записки хоть самому дьяволу. Заведение Флякова на Вознесенском проспекте располагалась достаточно далеко от «Императрицы Екатерины», чтобы в случае чего можно было заметить слежку. Но даже у немцев не хватило бы денег для того, чтобы установить наблюдение за всеми почтовыми ящиками города. — Там меня знают как Вебера.

Эрвье не стал спрашивать, каким именем Эшер представился хозяевам гостиницы. Он уже давно работал на Департамент.

— Кто главный в посольстве? — спросил Эшер, на несколько минут с удовольствием вернувшись к знакомой скороговорке: что из себя представляет новый начальник? Кто в городе работает на немцев? Русские работают лучше, чем в девяносто четвертом (напрасная надежда)? Тайная полиция все так же путается под ногами? Революция все еще зреет, или Дума положила ей конец? Он не рискнул спрашивать о немецких ученых — одному богу известно, насколько неуклюжим будет расследование, проведенное департаментом, и к каким результатам оно приведет, — но все же порадовался возможности проверить обстановку.

— А как здешние дела выглядят из Лондона? — в свою очередь спросил торговец табаком. — Из посольства мне приходят кое-какие сведения, но сильно урезанные, а все дипломаты словечка не скажут против старушки Англии — такие уж у них правила. Мне все кажется, что они врут.

— Они идиоты, — резко ответил Эшер. — И они вам врут. Всем нам врут. Британия строит новые боевые корабли, и Германии тоже позарез нужны такие же. Немцы обзаводятся девятидюймовыми орудиями, и Франция в лепешку расшибется, чтобы их заполучить. А всем, кто говорит, что война между нашими коалициями будет подобна Армагеддону, что такой войны еще не бывало, в ответ раздается: мы должны защищать интересы страны, или — да хранит нас господь! — Dem Deutschen gehört die Welt… мир принадлежит немцам. Фразу «Нам нужна территория, пусть даже населенная другими народами, с тем, чтобы мы могли формировать их будущее в соответствии с нашими нуждами» сказал немец,[6] но Асквит[7] или эти придурки в Парламенте могут смело повторить ее. Война делает людей сильными, и да не даст нам бог дожить до времен, когда исчезнет благородное искусство битвы! А если вы хотите мира — или говорите, что было бы неплохо обойтись без этого благородного искусства, — то вы социалист, дегенерат или продались немцам. Простите, — добавил он, покачав головой. — Поездка через Францию и Германию всегда так на меня действует…