Кровавое дело - [26]

К кому же, куда мне обратиться?

Я знаю, что могу быть спасена… Но откуда придет спасение? Кто придет мне на помощь в эту ужасную для меня минуту?

Доктор откажет, даже, может быть, выдаст меня… да, кроме того, я ни за что и никогда не осмелюсь обратиться к доктору. Я знаю, есть женщины, которые за деньги спасают несчастных, подобных мне, девушек. Я непременно должна посоветоваться с одной из них. Говорят, у нас тут по соседству живет одна… Бригитта говорила о ней намеками, но я все-таки хорошо поняла, в чем дело. Я пойду к ней. Деньги, которые я получила сегодня утром от отца, уйдут на это дело.

Что до него, — заключила Сесиль голосом, в котором от злости и ненависти слышалось почти шипение, — что до него, который был причиной всех моих несчастий и которому я имела глупость сообщить о своем положении, — ему я скажу, что ошиблась. Поверит он мне или не поверит, до этого мне нет никакого дела! Во всяком случае, все теперь должно быть между нами кончено. С сегодняшнего дня я его больше не знаю! Он для меня чужой! Продолжать видеться с ним — значит скомпрометировать себя еще больше, а я этого не желаю! Отец будет здесь через десять дней, и я хочу, чтобы к этому времени исчезли все следы прошлого, которое больше никогда не возвратится!

Сесиль сложила письмо, вложила в него банковский билет, всунула все это обратно в конверт и положила на ночной столик рядом с постелью.

Затем она позвонила Бригитте, и та немедленно вошла.

— Mademoiselle звали меня? — спросила добрая старушка.

— Да, моя милая Бригитта.

— Что прикажет барышня?

— Прошу тебя, приготовь завтрак раньше обычного. А потом я выйду. Мне надо зайти в два места.

— К которому часу барышня велит приготовить завтрак?

— Часов в десять или в половине одиннадцатого.

— Это очень легко.

— Я сейчас встаю и буду одеваться.

— Барышня, вероятно, получила известие от monsieur Бернье?

— Да, и даже очень хорошие известия.

— Monsieur скоро вернется?

— Дней через десять. Впрочем, мы переговорим об этом после. Мне надо сообщить тебе кое-что… чего ты совершенно не ожидаешь. Мы поговорим серьезно… Но теперь, самое главное, дай мне позавтракать как можно скорее.

— Иду, иду, барышня.

Бригитта поспешно вышла.

Сесиль встала и выбрала из своего очень скудного гардероба самое темное, простое платье.

Она была уже совершенно готова, когда ровно в четверть одиннадцатого Бригитта пришла сказать, что завтрак готов.

Молодая девушка не сидела за столом и получаса.

В три четверти одиннадцатого она надела шубку, шляпу, опустила на лицо густую вуаль, надела перчатки, вложила конверт с письмом и деньгами в записную книжку, сунула ее в муфту и вышла из дома.

Она пошла по направлению улицы Клиши, сделав несколько шагов, вошла в большую фруктовую лавку, где Бригитта обыкновенно закупала провизию и где ее знали в лицо.

За кассой сидела сама хозяйка.

Она встретила Сесиль любезной улыбкой и спросила, что ей угодно.

— Не будете ли вы так любезны разменять мне билет в тысячу франков, сударыня?

— С удовольствием, только я вам дам бумажками: у меня золота больше нет.

— Мне все равно, дайте хоть бумажками.

Молодая девушка вынула из записной книжки письмо отца, оттуда банковский билет и положила его на конторку.

Лавочница открыла кассу, достала десять стофранковых билетов и дала их Сесиль.

Молодая девушка разделила деньги на две равные части. Пять билетов она вложила обратно в письмо, а другие пять сунула между листками книжки.

Она поблагодарила любезную лавочницу и, выйдя, пошла по прежнему направлению. Она внимательно разглядывала дома, как бы ища какого-либо указания или вывески.

Не доходя до улицы Клиши, она вдруг остановилась. Против нее находилась лавка, фасад которой был выкрашен черной краской с желтыми ободками.

Над дверью висела черная же вывеска, на которой громадными желтыми буквами было написано:

«МОСКАТЕЛЬНАЯ И ТРАВЯНАЯ ЛАВКА»

На замерзших окнах стояли банки, флаконы, пучки сухих трав.

Сесиль на минуту как бы в нерешительности остановилась, но минута эта была очень коротка.

Она перешла через дорогу, отворила дверь и вошла. Густая вуаль скрывала ее лицо. Не будь этой вуали, мертвенная бледность непременно бросилась бы в глаза.

Когда Сесиль отворила дверь, в. лавке раздался звон колокольчика.

При звуке последнего из маленькой комнатки, соседней с лавочкой, вышла женщина лет пятидесяти и пошла навстречу молодой женщине, которая уже затворила за собой дверь.

Сесиль остановилась в страшном смущении.

— Что вам угодно, сударыня? — обратилась к ней пожилая женщина.

— Это ваша собственная лавка? — дрожащим голосом обратилась к ней Сесиль.

— Нет, сударыня, я только служанка madame Анжель. Но я часто заменяю мою госпожу и поэтому могу услужить и вам.

— Нет, благодарю, я желала бы поговорить с самой madame Анжель.

Служанка с любопытством посмотрела на Сесиль Бернье, как бы желая взглядом проникнуть за вуалетку, и сказала:

— Значит, вы пришли по личному делу?

— Да, по личному.

— Дело в том, что madame Анжель теперь нет дома.

— Но, вероятно, она скоро вернется?

— Напротив, она вернется очень не скоро. Она будет к десяти часам вечера, никак не раньше.

— Мне непременно нужно ее видеть.