Кроваво-красный снег. Записки пулеметчика Вермахта - [24]

На данном этапе войны голод постоянно главенствует над всеми мыслями. Еда — главная тема всех наших разговоров. Она снится мне почти каждую ночь, например жареное мясо. В таких случаях очень не хочется просыпаться, потому что утро начинается с голодного урчания в желудке. Жизнь становится сносной лишь после того, как мы получаем положенную нам пайку армейского хлеба. Я медленно жую его, смакую каждый кусочек. Хлеб кажется мне лучше любого пирожного, никогда не думал, что он может быть таким вкусным. Однако бывают такие дни, что мы не получаем ни крошки. Вот уж действительно — хлеб может быть на вес золота.

Глава 5. КРОВАВО-КРАСНЫЙ СНЕГ ПАДАЕТ НЕ С НЕБЕС

4 декабря 1942 года. День начинается так же, как и вчера. Небо чистое, видимость хорошая. Однако чуть позже небо затягивается облаками и становится пасмурно. Днем идет снег. Ветер усиливается, и начинается метель. Очень быстро взрыхленная взрывами земля делается белой и чистой. Чтобы согреться, начинаю расчищать от снега траншею. Вейхерт убирает снег возле нашего пулемета, чтобы он не мешал вести огонь во время боя.

Иду по траншее в соседний блиндаж навестить Вариаса, Зейделя и других. Они растопили печку докрасна. Когда я увидел Вариаса, то не смог удержаться от смеха. Он лежал на топчане, но его ноги были не видны, они уходили в земляную стену. Блиндаж у наших соседей такой же, как и у нас, прямоугольный крытый окоп, но он был слишком узким для длинных ног Вариаса. Чтобы разместиться поудобнее, ему пришлось выкопать в стене дополнительную нишу. Рядом с ним на охапке соломы лежат два солдата. Оба спят и сильно храпят при этом. Слышу, как у них урчит в животе. Поймав мой взгляд, Вариас поясняет, что во сне человек не так сильно теряет энергию. Зейдель стоит у печки и варит суп из накрошенных в набитый снегом котелок кусочков галет. По его словам, это лучше, чем грызть сухие галеты. Пожалуй, он прав, надо будет как-нибудь последовать его примеру. Из блиндажа Мейнхарда доносятся звуки губной гармошки. Это Курат наигрывает какую-то печальную мелодию, навевающую мысли о доме.

В тренировочном лагере нам без устали объясняли, как пользоваться оружием для того, чтобы убивать врагов. Мы получили хорошую подготовку и были горды тем, что будем сражаться за фюрера, отечество и народ и, если нужно, отдадим за это жизнь. Но никто никогда не говорил нам о том, что нам придется пережить, прежде чем нас убьют. Смерть может принять самые разные формы и не обязательно окажется мгновенной. За последние дни, которые мы провели здесь, мы слышали жуткие крики и стоны раненых, умиравших на снегу. При мысли об этом становится страшно — ведь такой конец может ожидать любого из нас, и на помощь нам никто не придет. Нам не говорили, что такое может случиться с каждым; нас не учили, как бороться с тревогой, которая разъедает душу, как кислота, и которая сильнее чувства долга. Считается, что каждому солдату приходится самостоятельно решать подобную проблему. Эту тревогу приходится скрывать сильнее, чем прочие чувства; нельзя, чтобы кто-нибудь видел, что ты встревожен. Если ты не сможешь ее утаить, то тебя просто посчитают трусом, как, например, в случае с коротышкой Громмелем, который даже во время боя не может заставить себя стрелять во врага.

Вейхерт заметил, что Громмель не может целиться и нажимать на курок. Даже когда его заставляют стрелять, он закрывает глаза и только после этого стреляет, не видя, попадет ли в цель. А ведь он был лучшим стрелком в тренировочном лагере. В чем же тут дело? Неужели его подводят нервы, когда он видит врага, так же как и Петча? Вейхерт также заметил, что при каждой атаке противника он ведет себя как парализованный, а глаза его моргают и слезятся, как будто у него лихорадка. Может быть, я поговорю с ним об этом, ведь от поведения в бою одного человека зависит безопасность каждого из нас. К сожалению, такой возможности мне не представляется, потому что следующие несколько дней мы без конца отражаем атаки противника. Редкие минуты затишья мы — кому не нужно заступать в караул — используем для сна, потому что испытываем постоянную усталость.

Вечером снова прихожу в блиндаж Мейнхарда. Унтер-офицер Деринг тоже здесь. Он говорит, что когда представится такая возможность, то сходит в деревню забрать свою губную гармошку. Возвращаясь в свой блиндаж, слышу, как Курат снова выводит мелодию на губной гармошке. Я еще не знаю, что вижу его в последний раз: он и еще один солдат очень скоро погибнут.

5 декабря. Ночью снова шел снег. Утром, когда Вейхерт и Свина будят меня, я слышу доносящуюся со стороны деревни перестрелку. По словам Вейхерта, бой только что начался. Они со Свиной вернулись с наблюдательного поста и не заметили ничего необычного, но когда вернулись в блиндаж, в деревне разразился настоящий ад. Морозный воздух наполнен свистом снарядов, перемежающимся треском пулеметных очередей и винтовочных выстрелов.

Прибегает один из солдат и сообщает, что им нужно зенитное орудие. Тягач с зениткой тут же отправляется в сторону деревни. В воздух постоянно взлетают осветительные ракеты. Идет мелкий снег.