Кровавая плата - [14]

Генри еще раз вздохнул и поднялся с места. За последние двадцать четыре часа ни одной смерти. Может, проблема разрешилась сама собой. Он схватил пальто и отправился на улицу.

Утренние газеты уже доставили, я лишь куплю одну и… В ожидании лифта он посмотрел на часы. 06:10. Он не думал, что уже так поздно. И буду рассчитывать на то, что успею вернуться до того, как воспламенюсь. Если он правильно помнил, солнце вставало в 06:30. Времени мало, но ему необходимо было знать, не произошло ли еще одно убийство, не стал ли тяжелее совершенно иррациональный груз вины за то, что он не нашел и не остановил ребенка.

Ящик с национальной газетой находился прямо за зданием. Заголовок на первой странице был посвящен речи об отношениях севера и юга, которую премьер-министр произнес на Филиппинах.

– Зуб даю, что сам он сидит и работает на юге как минимум до середины мая, – сказал Генри и плотнее запахнул воротник кожаного плаща вокруг горла, когда порыв ветра заставил его прослезиться.

Ближайший ящик с газетами располагался в конце квартала через дорогу. Не было нужды искать другое издание: Генри всецело доверял прочитанному заголовку. Он подождал на светофоре, пропуская утренний поток плотно движущейся по Блур-стрит стали, затем перешел улицу и порылся в поисках мелочи.

«“ЛИВЗ” ПРОДУЛИ ПО-КРУПНОМУ»

Смерть последним надеждам на выход в плей-офф, но не та смерть, из-за которой Генри стоило беспокоиться. Испытывая громадное облегчение – лишь слегка подпорченное раздражением: в конце концов, «Ливз» оказались худшими в дивизионе НХЛ, – он зажал газету под мышкой, обернулся и понял, что солнце вот-вот поднимется над горизонтом.

Он чувствовал, как оно дрожит на краю мира, и ему потребовалась вся сила воли, чтобы не запаниковать.

Лифт, красный светофор, заголовки – все это заняло больше времени, чем имелось в распоряжении. И сейчас было неважно, как именно после четырехсот пятидесяти лет, в течение которых ему всегда удавалось выигрывать гонку с солнцем, он позволил этому случиться. Единственное, что имело значение, – вновь оказаться в безопасности своей квартиры. Краем сознания он ощущал жар солнца – присутствие угрозы, то, как близко он оказался к смерти, – хотя физически тепла не чувствовал. Но это пока – довольно скоро начнет его поджаривать.

Светофор снова был красным – насмехающаяся над ним копия солнца в коробке. Бешеный стук сердца отмерял секунды. Генри бросился на проезжую часть. Взвыли тормоза, бампер грузовика, резко ушедшего в сторону, коснулся его бедра. Он не обратил внимания на резкую боль, на ругательства, которыми сыпали водители, уперся ладонью в капот машины, достаточно маленькой, чтобы перепрыгнуть через нее, затем изогнулся и проскользнул в щелку.

Небо стало серым, затем розовым и наконец золотым.

Кожаные подошвы ударялись об асфальт. Генри мчался в тени, зная, что позади него пламя пожирает улицу и наступает ему на пятки. Ужас боролся с летаргией, в которую дневной свет погружал представителей его рода. И ужас выигрывал. Генри оказался подле дверей с затемненным стеклом, ведущих в его дом, за секунду до солнца.

Лучи коснулись тыльной стороны его руки. Он слишком медленно отдернул ее, прежде чем укрыться внутри.

Прижимая к груди покрытую волдырями руку, Генри болью подгонял себя к лифту. Хотя рассеянный свет не мог обжечь, он все еще представлял опасность.

– Вы в порядке, мистер Фицрой?

Охранник нахмурился, открывая ему внутреннюю дверь.

Не в состоянии сфокусироваться, Генри заставил себя повернуть голову в ту сторону, где, как он знал, сидел охранник.

– Мигрень, – прошептал он, устремляясь вперед.

Полностью искусственный свет в лифте несколько оживил его, и он сумел дойти до двери, лишь иногда опираясь о стену. Он боялся, что ему не хватит координации, чтобы вставить и повернуть ключ, но каким-то образом ему удалось открыть тяжелую дверь, затем закрыть и запереть ее за собой. Вот теперь он был в безопасности.

Безопасность. Движимый одним этим словом, Генри добрался до спальни, где толстые шторы не пропускали солнечный свет и служили ему укрытием. Он пошатнулся, вздохнул и наконец отпустил ситуацию, позволив дню погрузить его в сон.

* * *

– Вики, пожалуйста!

Она нахмурилась: визит к офтальмологу не улучшал ее настроения, а от того, что приходилось смотреть то правым, то левым глазом, начинала болеть голова.

– Что? – рыкнула она сквозь сжатые зубы, и дело тут было не только в том, что ее подбородок лежал на специальной подставке.

– Ты смотришь прямо в центр мишени.

– И что?

Доктор Андерсон скрыла вздох и с терпением, взращенным за годы воспитания двоих детей, объяснила, уже не в первый раз, уклончивым и смутно успокаивающим голосом:

– Когда ты смотришь в центр мишени, это нивелирует эффект теста, и нам просто придется все делать заново.

И ведь так и будет. Снова и снова, если придется. Поджав губы и сдерживая едкий комментарий, Вики попыталась сотрудничать.

– Ну и? – спросила она доктора Андерсон, когда та выключила круговой свет и подала Вики знак поднять голову.

– Хуже не стало…

Вики откинулась назад, наблюдая за выражением лица доктора.

– Улучшения? – напрямую спросила она.