Кровавая месть - [5]

— Н-да… — в замешательстве произнесла она. — Единственное, что может предотвратить несчастье, так это меры предосторожности. И осмотрительность.

— Меры предосторожности! — фыркнул он. — Что ты понимаешь в этом! Можешь думать на этот счет все, что угодно, мне все равно.

Он встал и вышел.

Виллему поняла, что никто не испытывает здесь к ней никакого уважения. Они не видели в ней невестку. Для них она — всего лишь надменная девчонка, спутавшаяся с мужчиной из более низкого сословия, а этого никто не прощает. Она была теперь в их глазах ниже, чем они сами. Ей ничего не оставалось, как поблагодарить за прием и отправиться восвояси не солоно хлебавши.

Возвращаясь по лесной тропинке обратно, она чуть не наткнулась на веревку с петлей на конце, привязанную к наклонному дереву. Виллему развязала ее — и дерево тут же с треском выпрямилось.

— Боже, сохрани, — прошептала она. — Они, что, устраивают ловушки на зверя прямо на дороге? Стоит кому-нибудь попасть в петлю, и ему не поздоровится…

«А если бы я не заметила ее? — пронеслось у нее в голове. — Страшно подумать!»

Ни о чем не подозревая, она продолжала путь к дому.

Наконец лес кончился, и она увидела перед собой Гростенсхольм.

Она чувствовала в душе беспредельную пустоту. «Что у меня осталось? Мечта о человеке, который никогда не будет моим? Почему я так отчаянно цепляюсь за воспоминания о нем? Потому что у меня нет другого, это печальная истина. Любой девушке в моем возрасте необходимо о ком-то думать».

Эльдар… Воспоминания о нем становились блеклыми и тусклыми. И вместо него она видела… Нет, это так глупо!

Виллему шла дальше. Ей хотелось поговорить с Ирмелин. Теперь у них было нечто общее, и к тому же она давно не видела подругу.

И она направилась прямо в старый, милый ее сердцу дом.

2

У Ирмелин был рассеянный, отсутствующий вид.

— Ах, это ты, Виллему? Где ты пропадала последнее время? В воскресенье я не видела тебя в церкви.

Виллему всегда находила повод, чтобы не сидеть, зевая, в церкви.

— Пойдем в мою комнату, — продолжала Ирмелин, — я как раз испекла пирог, чтобы как-то скрасить одиночество.

В комнате Ирмелин — совершенно не похожей на комнату Виллему, более светлой и нарядной, — они сели возле окна.

— Ты хочешь сказать мне что-нибудь особенное? — кокетливо спросила Ирмелин.

— Нет, просто хочу с тобой поболтать. Нам ведь обеим сейчас трудно.

Ирмелин вздохнула.

— Да. Мне кажется, что жизнь моя кончена.

— Моя тоже, — кивнула Виллему.

Но так ли это было на самом деле? Разве в ней не жили мечты о будущем, хотя она и старалась их не замечать?

— По крайней мере, когда дело касается любви, — добавила она.

— Да. Иногда мне хочется поставить на всем точку.

— Но ты не должна этого делать! — горячо возразила Виллему. — Я сама так думала, когда умер Эльдар, но мы не должны приносить горе своим родителям, ведь кроме нас у них никого нет.

— Я это знаю. Только мысль об этом удерживает меня…

Они замолчали.

— Ах, Ирмелин, — печально произнесла Виллему. — Я так понимаю тебя! Ее подруга выпалила:

— Иногда мне хочется, чтобы мы повторили поступок Таральда и Суннивы. Так, чтобы мы вынуждены были пожениться.

— И вы этого еще не сделали? — осторожно спросила Виллему, отрезая себе большой кусок пирога. Теперь их разговор перестал носить трагический характер, можно было перейти к менее захватывающим вещам, позволить себе вольности.

— Нет, ты с ума сошла! — воскликнула Ирмелин. Губы ее дрожали. — Но однажды мы были близки к этому…

— Эльдар все время хотел этого, — доверительно произнесла Виллему, — но я отказывала ему. Теперь я рада, что поступала так.

— Он целовал тебя? — прошептала Ирмелин.

К своему ужасу Виллему не могла вспомнить, делал он это или нет. Стыд и позор, если человек забывает такое!

— Конечно, — уклончиво произнесла она. — Но ты бы послушала, какие прекрасные слова он говорил мне перед смертью! Ах, это было просто божественно!

Ирмелин не интересовали такие высокие материи, .

— Ты чувствовала что-нибудь особенное, когда он бывал рядом?

— Когда он умирал?

— Нет, нет, когда он обнимал тебя.

Виллему мысленно увидела перед собой лицо, не имеющее никакого отношения к их разговору. Плутовские, сверкающие золотом глаза, черные брови, темные волосы.

— Что? Ах, да, когда он…

Она опять увидела это лицо, путающее ее мысли. Что-то она не припоминает, что именно чувствовала в объятиях Эльдара! Это было так давно.

«Исчезни, глупая рожа, мне надо думать об Эльдаре!»

— Нет, я точно не помню, — выдавила она. — Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Однажды, когда мы сидели рядом, я почувствовала что-то такое…

— И что же?

Нет, не могла же она сказать, что, думая об одном человеке, который вовсе не является Эльдаром, она чувствует, что у нее подгибаются ноги?!

— Ничего. А ты что чувствовала?

Выражение лица у Ирмелин стало мечтательным.

— Когда Никлас прижимает меня к себе, касается щекой моей щеки…

— И что же? — с интересом спросила Виллему.

— Тогда я чувствую, что не смогу остановить его, если он захочет чего-то большего.

Виллему почувствовала тоску: ей тоже захотелось пережить нечто подобное.

— Значит, вы бывали близки?

— Ах, да! Однажды мы чуть было не… Нет, я не хочу говорить об этом. Это для меня священное воспоминание.