Кровавая луна - [59]

Когда капот «матадора» начал опускаться, он снова нажал на педаль газа, и автомобиль полетел вперед.

На перекрестке Ллойд ударил по тормозам. Машину занесло, она пошла, виляя и яростно скрежеща шинами. Их неудержимо влекло на вереницу деревьев, вытянувшихся вдоль дороги. Только теперь передние колеса окончательно опустились на дорожное полотно. Ллойда и Кэтлин подбросило на сиденьях, словно тряпичные куклы. Обливаясь нервным потом, Ллойд опустил стекло и увидел кучку мексиканских подростков. Они бешено аплодировали ему, топали и салютовали пивными бутылками.

Он послал им воздушный поцелуй и повернулся к Кэтлин. Она плакала. Он и сам не знал, от страха или облегчения. Ллойд отстегнул ремень безопасности и обнял ее – дал поплакать, и слезы постепенно перешли в смех. Когда Кэтлин наконец подняла голову с его груди, Ллойд увидел лицо счастливого ребенка. Он поцеловал это лицо с такой же нежностью, с какой целовал своих дочерей.

– Вот она, городская романтика, – вздохнула Кэтлин. – Господи! И что теперь?

Ллойд прикинул шансы.

– Не знаю. Но давай останемся на колесах, хорошо?

– А ты будешь соблюдать правила дорожного движения?

– Честное слово скаута, – пообещал Ллойд и завел машину.

Он опять злодейски зашевелил бровями. Кэтлин смеялась до слез, умоляя его перестать. Подростки снова зааплодировали ему, когда он отъехал от тротуара.

Они медленно катили по Сансет, главной артерии района, и Ллойд рассказывал Кэтлин о бессмертных местах своего детства.

– Вот «Подержанные машины Майрона». Майрон был гениальным химиком, но пошел по дурной дорожке. Он преподавал в Университете южной Калифорнии, подсел на героин, и его выперли. Он составил едкий раствор, съедавший серийные номера с моторов. Угонял машины сотнями, опускал блоки движков в чан со своим раствором и стал королем торговли подержанными машинами в Сильверлейке. Он был неплохим парнем. Болел за футбольную команду школы Маршалла и всем ведущим игрокам одалживал машины на свидание. Но однажды нанюхался до полного одурения и свалился в свой чан. Раствор съел ему обе ноги по колено. Теперь он калека и самый большой мизантроп из всех, кого я когда-либо видел.

Кэтлин решила внести свой вклад в путешествие по прошлому и указала на магазинчик на другой стороне улицы, мимо которого они проезжали:

– Аптека Кэткарта. Я воровала там писчую бумагу для своей свиты – надушенную почтовую бумагу розового цвета. Однажды старый Кэткарт меня застукал. Схватил и начал рыться в сумке. Нашел мои стихи, написанные на этой самой бумаге. Он держал меня и читал стихи вслух. Все слушали, все посетители аптеки. Это были очень личные стихи. Я чуть со стыда не сгорела.

Ллойд почувствовал, как печаль заполняет их вечер. На бульваре Сансет было слишком шумно, слишком светло от неоновой рекламы. Не говоря ни слова, он повернул на север, к Эхо-парку, и двинулся мимо водохранилища Сильверлейк. Остановившись в тени электростанции, он обернулся к Кэтлин, молчаливо спрашивая ее одобрения.

– Да, – кивнула она, – прекрасное место.

Они неторопливо взбирались по холму, взявшись за руки. Комья грязи расплющивались у них под ногами, дважды Ллойду приходилось подтягивать Кэтлин. Добравшись до вершины, они сели прямо на землю, не обращая внимания на одежду, и прислонились к проволочной изгороди, окружавшей электростанцию. Ллойд почувствовал, как Кэтлин отстраняется от него, стараясь удержаться от слез. Чтобы заделать образовавшуюся брешь, он сказал:

– Ты мне нравишься, Кэтлин.

– Ты мне тоже нравишься. И мне хорошо здесь.

– Здесь тихо.

– А ты любишь тишину и терпеть не можешь музыки. А что думает твоя жена? Ей известно, где ты сейчас находишься?

– Я не знаю. В последнее время она по вечерам танцует со своим приятелем геем. Он – ее сестра по духу. Они нюхают кокаин и ходят в гей-клубы на диско. Она тоже любит музыку.

– И тебя это не смущает? – спросила Кэтлин.

– Ну… скорее, я этого не понимаю. Могу понять, почему люди грабят банки, воруют, становятся наркоманами или сексуальными маньяками. Почему они становятся полицейскими, поэтами и убийцами. Но не понимаю, зачем людям бегать по диско-клубам и слушать музыку. Я понимаю тебя и твою свиту, понимаю, зачем ты спала со всеми этими лесбиянками и гнусными типами. Понимаю невинных маленьких детей и их любовь, понимаю, как их травмирует жестокость этого мира. Но я не понимаю, как они могут отказаться от борьбы с этим миром. Я рассказываю своим дочерям истории, чтобы они боролись. Моя младшая – Пенни – просто гений. Она боец. Насчет двух старших я не уверен. Дженис, моя жена, не боец. Мне кажется, она никогда не была невинной. Родилась сильной и уравновешенной. Такой и осталась. Я думаю… Мне кажется, может быть, именно поэтому я на ней и женился. Мне кажется… Нет, я точно знаю, что у меня больше не было невинности, и я сомневался, смогу ли бороться. А потом понял, что смогу, но за это пришлось заплатить огромную цену. Я испугался этой цены и женился на Дженис.

В темноте голос Ллойда обрел почти бестелесное монотонное звучание. У Кэтлин мелькнула мысль, что кто-то другой говорит его устами и пытается достучаться до нее. В его удивительном признании было столько намеков, столько загадок… Они ошеломили ее. Ей запомнились два слова: «убийцы» и «цена». Стремясь уловить суть, Кэтлин заметила: