Кровавая королева - [111]

Я возражала против этого, полагая, что кельтский образ жизни не следует смешивать с инородными влияниями, и настаивала на том, чтобы Дростан продолжал составлять наши документы на гэльском, а не на латыни, и мы соблюдали субботу, а не воскресенье, как это делали римляне. Что касается саксонского правонаследования, то оно и вовсе было для меня неприемлемо. Лулах, будучи племянником Макбета и последним представителем рода Боде, по древним кельтским законам имел полное право пртенедовать на Морей, а со временем — и на корону Шотландии.

— Новые законы и новый образ жизни угрожают Шотландии, ее духу, — говорила я. — Ты что, хочешь, чтобы мы стали саксами или римлянами? Будучи кельтским королем, ты каждый день обязан бороться за сохранение гэльской природы своего наследия.

— Я хочу, чтобы Шотландия жила и процветала, — с горящими глазами отвечал мне Макбет. — Чтобы она сохраняла свою кельтскую природу, но и не отставала от Британии и других торговых стран. Ру, если мы замкнемся и будем лелеять свои гэльские традиции, как тебе этого хочется, тогда Шотландия и ее великие корни зачахнут. Мы не можем придерживаться лишь собственных традиций, если хотим, чтобы Шотландия достигла величия.

Я уступала, осознавая размах его устремлении: он не собирался подчиняться чужим культурам, чего я прежде опасалась, а хотел осторожно осуществлять перемены, чтобы наша страна постепенно завоевывала власть и авторитет.

В Риме Макбет уже обратился к папе Льву, отстаивая права кельтской церкви, которая обладала огромной паствой, исповедовавшей смешанные верования и занимавшейся разными профессиями. Обретая глубокую веру, Макбет раздавал земли, основывал монастыри, строил церкви и создавал новые епархии. Он хотел выстроить новые часовни и разместить новых священников в горных районах Шотландии. Во время своего путешествия он встречался с главами других стран и с некоторыми из них продолжал поддерживать связь. Когда норманнские рыцари были изгнаны из Англии, Макбет приютил двоих — Хьюго и Осберна — и ввел их в состав своего отборного войска.

— Нам следует оказать милость этим норманнам, ибо когда-нибудь они захватят Англию, если король-монах Эдуард не будет осторожен, — сказал мне Макбет в тот день, когда они появились у нас. Их чопорность, воркующий язык и щиты непривычной формы вначале резко контрастировали с поведением грубых неотесанных кельтов. Однако вскоре они подружились, сначала доказав свою дееспособность в схватках, а затем начав делиться своими познаниями. Так, благодаря им мы, скотты, только расширили свои познания.

И так могло бы продолжаться многие годы, если бы не изгнанный из Шотландии сын короля-воина. А этот молодой человек поставил своей целью свергнуть Макбета.

В тот же год, когда моему мужу была нанесена серьезная рана, чуть не оставившая его без зрения, мы сыграли свадьбу. Лулах, ставший сильным и красивым воином, сгорал от любви к девушке, которую встретил во время путешествий со своим отчимом. И хотя ему был всего двадцать один год, намного меньше того возраста, когда воины обычно вступают в брак, Макбет счел полезным заключение этого союза и сам все организовал.

Свадьбу сыграли сразу после Мартинова дня — Лулах взял в жены дочь Торфина, укрепив тем самым связи между Мореем и эрлом Оркни. Ингебьорг унаследовала миловидность своей матери, а также стройную фигуру и темные волосы отца. Она была тихой и набожной девушкой, и, не доведись ей встретиться с Лулахом в свои семнадцать лет, она бы стала Христовой невестой. Свадьбу мы устроили в Ивернессе, пригласив на нее гостей с Оркнейских островов, и пиры длились почти целую неделю.

Я грустила, понимая, что сердце моего сына принадлежит уже не мне, но иначе и быть не могло. Мягкое изящество Ингебьорг украсило наш дом, ибо Лулах по-прежнему жил с нами, как наш стольник и королевич. В приданое ей дали несколько сундуков с серебром викингов — монеты, блюда и украшения, кроме того, Торфин подарил Лулаху красивую ладью и сто голов скота, который был доставлен на отдельных судах. В охране Лулаха, возглавляемой старшим сыном Катрионы Анселаном, появилось несколько викингов. Вначале мы сторонились их, но со временем привыкли и стали относиться как к своим.

Весной во сне тихо скончалась матушка Эйтна. И Торфин прислал гонца, чтобы сообщить об этом. Я виделась с ней всего за несколько недель до ее кончины, когда ездила к ней, чтобы она погадала мне на воде и предупредила о грозящих опасностях.

— Наступит день, и ты успокоишься, — сказала тогда она мне, отодвигая от себя чашу с водой. — А что ты еще хочешь знать? И обращай внимание на свои сны, ибо они твои лучшие советчики, — добавила она.

Торфин организовал похороны своей бабки в традициях викингов — в сумерках он положил ее тело в длинную изящную лодку и при свете факелов отпустил ее в залив, которым Эйтна любовалась в течение столь долгих лет. Когда лодка отплыла на достаточное расстояние, стрелки Торфина выпустили по ней горящие стрелы. Эта утрата оказалась для меня гораздо серьезней, чем я могла предположить.

Всякий раз, когда у меня появлялось свободное время, я приезжала в ее хижину — складывала ее вещи в сундуки и просто сидела в тишине и покое. Все свое имущество она завещала мне — одежду и одеяла, сушеные травы, ларец с украшениями и ту самую чашу, в которую она наливала воду для гаданий. Я сильно тосковала по ней, так же как по Эльсе, Мэв и всем другим утраченным друзьям.