Кровавая графиня - [188]

«Я знаю, кто убийца!» — крикнул он так громко и с такой уверенностью, что многие засомневались, действительно ли невинная жизнь девушки на совести госпожи.

«Укажи убийцу!» — призвала его госпожа, и оцепеневшая в страхе прислуга, затаив дыхание, впилась глазами в руку горбуна. А тот, при всеобщем молчании подняв руку, волосатым кривым пальцем указал на последнюю из двадцати пяти дворянских девушек.

В подворье раздались испуганные крики, а девушка, обвиненная в убийстве, непонимающе устремила на горбуна большие голубые глаза. Он казался ей страшнее всех возможных чудищ, о которых знала по бабушкиным сказкам.

«Это она убила свою подругу!»

«Почему ты это сделала?» — накинулась на нее госпожа.

«Она хотела завладеть ее золотым браслетом! Посмотрите, он у нее на левой руке!»

«Это ложь! Гнусное вранье! — закричала девушка, объятая смертным трепетом. — Этот браслет подарила мне мама. Изнутри на нем вытиснены начальные буквы моего имени, а вот и наш герб!»

«Каждый убийца изворачивается как может!» — хохотнул Фицко, а госпожа накинулась на девушку, стала молотить ее кулаками и осыпать самыми отвратительными ругательствами.

«Будешь еще отговариваться?» — орала она, и девушка, сперва защищавшаяся и заслонявшая себя от ударов, беспомощно отдалась во власть ее злобы. Она заплакала навзрыд, опустилась в снег, и, кроме Фицко, госпожи, Илоны и Доры, не было человека вокруг, чье сердце при виде этой явно ни в чем не повинной жертвы не сжалось бы от боли.

Павел Ледерер стоял чуть поодаль, точно каменное изваяние.

Девушка, униженная, избитая, металась на снегу, словно раненая косуля. Красные ее сапожки мелькали на белом снегу кровавыми пятнами. Вдруг бедняжка вскинулась. На лице ее обозначилась отчаянная решимость. Она посмотрела в сторону ворот и бросилась бежать к ним, пробивая себе дорогу между оцепеневшими слугами.

«Хватайте ее!» — крикнула госпожа.

«Пустите меня! — Девушка вырвалась из грубых рук господских прислужниц. — Пустите меня, убийцы!»

Творец небесный, отчего громы и молнии гнева твоего не смели еще с лица земли эту поганую нечисть! Несчастную бросили в темницу. Но не прошло и часа, как произошло новое несчастье. Люди не успели еще оправиться от потрясения, как разнеслась весть, что обвиненная в убийстве подруги девушка наложила на себя руки — якобы пырнула себя в сердце длинным кухонным ножом. Угрызения совести, мол, замучили…

Павел Ледерер убежден, что сама госпожа всадила нож в сердце девушки. Он видел, как она входила в подземелье вскоре после того, как бедняжку уволокли туда. На граде он слышал такой разговор Фицко с госпожой:

«Осмелюсь попросить у вашей графской милости обещанного вознаграждения за то, что я выдал убийцу!» — сказал горбун.

«Я уже и так щедро вознаградила тебя, Фицко! По какому праву ты требуешь награды за то, что выдал убийцу, ведь это был твой долг!»

«Ха-ха-ха! Будь это мой долг, я бы не одного обитателя града бросил бы на плаху!»

«И себя в том числе!» — возмущенно отрубила она.

«Да, и себя, и для меня было бы большим удовольствием висеть на виселице в столь благородном обществе!»

«Негодяй! — крикнула она. — Ты угрожаешь мне? Я с тобой еще разделаюсь!»

«Прошу вас, ваша графская милость, прикажите бросить меня в темницу или убейте меня на месте. Если вы решили со мной так обращаться, так я лучше сгину, чем выдам вам в руки капитана Кендерешши с его добычей!»

«Ты знаешь, где капитан Кендерешши и мои драгоценности?»— подскочила она к нему, переполнившись радостью. Вмиг были забыты все его оскорбительные выпады, наглое поведение.

«Знаю!» — ответил он гордо.

«Фицко, ты молодец, молодец!»

«Да, но все-таки когда я получу свое вознаграждение?»

«Принеси мои сокровища и приведи этого грабителя! Ты тотчас получишь такую награду, какой еще ни разу от меня не получал. Хотя знаешь что? Я выдам тебе ее наперед!»

После долгих пререканий Фицко удалился, сияя от счастья и неся тысячу золотых, припрятанных за пазухой и в карманах.

«Тысячу золотых! Целую тысячу! — точно пьяный, шептал он Павлу Ледереру, который встретился ему на пути. — У меня, приятель, уже столько денег, что я смогу купить Магдуле все, чего она только ни захочет».

А потом Павел Ледерер подслушал еще и разговор Илоны с Дорой, после того как графиня позвала их и повелела безотлагательно где угодно найти и нанять новых девушек. Только пусть-де не забывают, что они должны быть дворянского роду.

Как только эти дьяволицы остались одни, между ними состоялся такой разговор:

«Дора, плохо наше дело!»

«Что верно, то верно, Илона. Дворянские дочери добровольно сюда не пойдут ни за что на свете. А насильно? Не иначе, как лишимся всех своих зубов!»

«В том случае, если бы они у нас были, ха-ха! Да разве речь только о зубах! Головы можно лишиться, Дора!»

«А знаешь, что мы сделаем, Илона? Наловим простых девушек, оденем их в платья этих франтих и приведем госпоже будто бы дворянок!»

«Это мысль: в конце концов, девушки есть девушки. Но для нас опасность все равно остается. Что-то боязно мне. Госпожа готовится к отъезду в Семиградье. Если не возьмет нас с собой, нам лучше исчезнуть. Назревает неладное. Госпожа как-нибудь выкрутится, а нам — отдуваться».