Кровавая гостиница - [4]

– Как, — спросил квартирмейстер, — вы полагаете, что генерал Бонапарт?..

– Я думаю, что генерал Бонапарт — великий полководец и отличный политик. Больше чем кто-либо другой я преклоняюсь перед его военным талантом, и если, в чем я не сомневаюсь, он сумеет обеспечить Франции спокойствие и благополучие, как завоевал ей почетное место в Европе, то я готов полюбить его всей душой.

Унтер-офицер в знак полного удовлетворения так сильно ударил кулаком по столу, что задребезжала вся стоявшая на нем посуда.

– И отлично! — воскликнул он. — От вас большего и не требуется. Вы заняли место в моем сердце между героем Маренго и моей младшей сестрой Денизой.

– Денизой?

Молодой эмигрант вздрогнул всем телом.

– У вас есть сестра, которую зовут Денизой? — спросил он взволнованным голосом.

– О да, и она премиленькая!.. Я уверен, она превратилась в настоящую красавицу за те двенадцать лет, что я ее не видел…

В комнату вошла служанка с двумя запыленными бутылками.

– Душечка, — сказал ей военный, — такую же бутылку отнесите Колишу, кондуктору, пусть он даст нам поболтать немножко подольше. Я единственный его пассажир, и у нас еще достаточно времени, чтобы добраться до Эпиналя.

И, откупоривая одну из бутылок, бравый драгун продолжал:

– Да, большой была уже девочкой моя Дениза, когда я покидал Вож. Ей теперь должно быть лет двадцать пять. Она уже девушка… пора подумать о ее замужестве.

Усердные старания освободить бутылку от паутины, пыли и красного сургуча помешали драгуну заметить смущение, овладевшее его собеседником в тот момент, когда он услышал имя Денизы.

Здесь мы должны упомянуть об одной особенности, которую не имеем права утаивать от читателя. Трактир постоялого двора при почтовой станции располагался на нижнем этаже, и единственное широкое окно этой комнаты, выходившее на площадь, было открыто настежь из-за необычайной жары. Под окном находилась каменная скамейка, на которой по вечерам нередко собирались соседи Антуана Ренодо — отдохнуть от дневных забот и поболтать о своем житье-бытье.

В данный момент площадь была пустынна, камни мостовой блестели, словно отлитые из металла; крестьяне были в полях, мастеровые заняты своими делами, лишь зажиточные буржуа отдыхали после обеда.

Как раз в это время на площади появился нищий с сумой за плечами. Этот бродяга с густой седой бородой был облачен в какие-то лохмотья, голову его покрывала обтрепанная соломенная шляпа с широкими, местами порванными полями. Он, казалось, из последних сил добрел до вожделенной скамьи и тяжело на нее опустился, как человек, смертельно уставший от бесконечных странствий. Голова бедняги откинулась назад, а шляпа сползла на лицо, защищая спящего от солнца, мух и любопытных взглядов прохожих.

III За чашей и яствами

Опасения Антуана Ренодо оказались безосновательны: жаркое было зажарено как раз в меру. Стол был также прекрасно накрыт: на сверкавшей белизной скатерти были расставлены вазы с фруктами и блюда со всевозможными острыми сырами, явно свидетельствовавшие о намерении хозяина гостиницы возбудить у обедавших жажду.

Десерт — это минута откровенности, излияний и доверительных бесед. Бравый драгун доказал, что и он не является исключением из общего правила. Это был хороший, добрый малый, сын трубача и маркитантки из Шамборана. Мать его умерла при родах, оставив на руках у сына-подростка новорожденную сестру. Отец его, раненный в сражении при Росбахе под командованием маршала де Субиза, вышел в отставку, но не покинул своего бывшего командира, богатого маркиза, имевшего владения близ городка Мерикур в Воже. У слуг той эпохи повиновение означало не рабство, но преданность. Находясь на службе у маркиза, бывший гусар сохранял достоинство и светского человека, и солдата. Вот почему он хотел, чтобы его сынишка носил именно королевскую ливрею.

Воспитанный по-военному, в 1790 году юноша вступил в кавалерийский полк Конти, стоявший гарнизоном в Понт-а-Муссон. Позже этот полк был переименован в Пятый драгунский.

– Черт возьми! — проговорил бравый драгун. — На протяжении всех этих двенадцати лет, что я таскался от Зюдерзе до Тибра, я ни разу не попросил отпуск, чтобы побывать на родине и расцеловать своего старика и сестренку. С нашими генералами нечего и думать о семейных радостях. Каждые полгода республика устраивала небольшой перерыв в военных действиях, что давало нам возможность сделать непродолжительную передышку, немного передохнуть и отоспаться…

– Однако вы же получали письма с родины? — спросил молодой роялист с беспокойством, причину которого читатели скоро поймут.

– Еще бы! Целых три письма — ни больше ни меньше. Первое застало меня в Майнце, второе в Милане и третье в Гелиополисе. И какие письма! «Имея целью известить тебя, что все мы здоровы, желаем, чтобы ты был также здоров». Ответить я не смог. Не подумайте, что я не умею писать! Причина в том, что у нас было другое, более важное дело.

С учреждением Консульской гвардии наш драгун перешел в это отборное подразделение. Своей беспримерной доблестью в битве при Маренго он заслужил награду и получил именную саблю. Все было хорошо до поры до времени, но в штабе полка, разместившемся в Люксембурге, его ждало письмо с черной каймой: старый трубач, его отец, перешел в мир иной, а Дениза осталась в полном одиночестве. Храбрый солдат тотчас же принял, как он посчитал, единственно верное решение.