Кровавая фиеста молодого американца - [4]

Во всяком случае там не стреляли, и он решил пойти к этим людям.

Спустившись с холма, он двинулся по узкой тропинке, проложенной через колючие кусты, которые снова скрыли от него и асиенду, и людей на равнине.

«Танец», который видел Джек, можно было назвать «танцем смерти». Этот танец на равнине исполняли пеоны, наказываемые за побег.

Старый крестьянин и двое его младших детей, крича и завывая от мучительной боли, стонали, приседали, падали на колени. Живое кровоточащее мясо на их лишенных кожи подошвах терзали острые камни, горячий песок и колючки, на которые им приходилось ступать… Кровавые следы оставались за ними.

И только майор Чава Гонсалес не дергался, не приседал. Он медленно ступал на прямых ногах, не сгибая их в коленях. От чудовищного напряжения пот ручьями лился с его лица. Стиснув кулаки и челюсти, он не издавал ни звука и лишь с великой болью глядел на отца и младших братьев. Ударами длинных бичей их заставляли подниматься с земли. Бичами орудовали двое всадников, один из которых был капитан Аредондо по прозвищу Красавчик. Бледные как мел, щеки его подергивались. Хмельной огонь убийства пылал в красивых глазах. Третий всадник сидел в седле с гитарой и громко наигрывал веселый танец «Кукарачу».

Щелкали бичи, рвали, рассекали кожу пеонов, образуя длинные раны, из которых сочилась кровь… Чава и его старый отец были в изодранных в лохмотья белых штанах. Младшие братья были совершенно голыми.

Убийственно жаркое солнце должно было скоро доконать истекающих кровью людей… Первым упал, чтобы больше уж не подняться, старый пеон. Он перевернулся на спину, вытянулся и замер, закрыв глаза.

Чава шагнул к упавшему, опустился на колени, низко склонился к его лицу, и тотчас же на спину майора обрушились удары бичей. Не обращая на них внимания, Чава позвал:

— Отец! — Веки старика дрогнули, приоткрылись. — Прости, отец… Я отомщу за тебя. Я убью их… и ещё пятьсот колорадос!

— Дай бог тебе выжить, сынок, — тихо ответил старик.

— Клянусь, отец!.. Я убью за тебя тысячу колорадос!

— Храни тебя, дева Гваделулская, — прошептал старый пеон, закрыл глаза и умер.

Чава, пошатываясь, поднялся, повернулся к своим мучителям, но те уже двинулись к сидящим на земле его братьям. Пятнадцатилетний паренек, обняв тринадцатилетнего, прижал его лицо к груди и смотрел на подъезжающего к нему капитана глазами, полными ненависти. «Красавчик» и его напарник, подняв бичи, начали хлестать паренька по лицу, по этим глазам, горящим ненавистью.

И тут Чава впервые застонал от бессилия. Поравнявшийся с ним гитарист весело осклабился. И тогда майор повстанческой армии Сальвадор Гонсалес, или, как звала его вся армия, Чава сделал невозможное. Преодолевая немыслимую боль и слабость от потери крови, он огромным прыжком метнулся к лошади и, схватившись за седло, птицей взлетел на круп, сдавил своими тяжелыми руками шею гитариста, сломал позвоночник, сбросил всадника, как куль, на землю, перебрался на седло, смочил ладонь кровью, хлеставшей из растерзанной ноги, и поднес эту окровавленную ладонь к ноздрям лошади. Та, почуяв кровь, всхрапнула и, с места взяв в галоп, понесла… Все это Чава проделал в считанные мгновения. Пока капитан и его напарник разворачивали лошадей и, выхватив кольты, бросились в погоню, Чава уже был метрах в сорока от них. Они мчались за майором, стреляя на ходу, но с такого расстояния попасть из револьвера со скачущей лошади в цель было почти невозможно… Бешеная скачка длилась недолго. Чава с ходу влетел в кусты — что сейчас значили для него их острые колючки, рвущие его голые грудь и плечи! Его лошадь чуть не опрокинула Джека, замершего на тропинке, как только раздались выстрелы. Едва успев отскочить в сторону, Джек со страхом проводил глазами окровавленного всадника.

Преследователи, доскакав до кустов, осадили коней.

Они выстрелили еще несколько раз, когда Чава вылетел на холм по ту сторону кустарника и тут же снова пропал, потом на секунду появился на другом холме… на третьем и, наконец, исчез.

Красавчик, проследив весь его путь, зло сказал:.

— Ничего, мы еще с ним встретимся.

— Не дай Бог теперь с ним встретиться! — вздохнул напарник.

— Трус! — не поворачивая головы, бросил капитан Аредондо. — Отведи домой его братьев. И чтоб были живы! Он обязательно приедет за ними.

— Слушаюсь, сеньор капитан! — ответил напарник и ускакал.

Капитан убрал кольт, достал портсигар, закурил. Начал медленно поворачивать коня, и в это время позади его раздался голос:

— Одну сигарету, ради Бога! — прозвучало на плохом испанском.

Капитан быстро обернулся — из кустов вышел, волоча по земле свое длинное пальто, Джек. Вся его одежда — огромные ботинки, грубой вязки гольфы, разодранные колючками, клетчатый репортерский пиджак типа френч — была покрыта толстым слоем пыли.

И лицо его было покрыто той же серой пылью с грязными разводами от пота. Джек улыбался, с трудом раздвигая пересохшие потрескавшиеся губы.

Капитан, с удивлением оглядев его, остановил взгляд на огромном фотоаппарате, спросил:

— Кто такой?

— Меня зовут Джон Рид. Я корреспондент американской газеты «Метрополитен».