Кровь за кровь - [124]

– Гараж! – крикнул мне вслед Жорж. – Ты ведь не знаешь, где он находится.

– Точно… – Я в досаде хлопнул себя ладонью по лбу. – Балда…

Запомнив координаты гаража, я вымелся из квартиры Жоржа со скоростью звука. Мне предстояла дальняя ночная дорога, а потому нужно было поторопиться…

Марк брюзжал, не переставая. Мысленно заткнув уши, я по своему обыкновению предался бесплодным мечтаниям. Когда мы подъезжали к деревне деда, в мыслях я уже был мультимиллионером, ехал на престижной "ламборджини", а рядом сидел не взлохмаченный болтун, а клевая телка в дорогом прикиде.

При виде дедовых ворот тревога, которую я усыпил мечтами, вспыхнула с новой силой.

Они были приоткрыты, чего дед обычно не допускал, тем более теперь, когда в доме находились Берман и Элла. Потушив фары – еще не начало светать – и выключив движок, я подъехал накатом к забору и затормозил. Цыкнув на Марка, было открывшего свое неутомимое хлебало, чтобы сморозить очередную глупость, я взял монтировку /к сожалению, пистолет остался лежать в тайнике – я просто не рискнул заявиться в нашу контору/ и, перепрыгнув через забор, пошел к избе, пригибаясь и прячась за стволами фруктовых деревьев.

В дом, чтобы рассеять свои подозрения, мне зайти так и не пришлось. На крыльце я наткнулся на деда Артема. Он лежал, будто спал, но его поза заставила мое сердце облиться кровью. Неужели!?

О, нет, нет!

Я бережно перевернул деда на спину и нащупал на шее пульс. Он бился, хотя и слабо, и я облегченно вздохнул, сразу же разобравшись, что случилось.

Они ударили его по голове железным прутом. И били, не сдерживая руку, чтобы уложить наповал. Но удар смягчила моя солдатская шапка, которую Артем Тарасович иногда надевал даже в теплую погоду. Она была в какой-то мере моей частичкой, и скучавший по мне дед носил ее как талисман; он даже разговаривал с нею, будто шапка была живым существом.

Я мигом смотался к машине и принес аптечку. Ватка, обильно смоченная нашатырем, подействовала на деда как удар молнии. Он резко мотнул головой и сел, глядя на меня бессмысленным взглядом.

– Кто такие!? – угрожающе спросил дед. – Уходите, супостаты, буду стрелять!

– Артем Тарасыч, это я, Стас!

– Станька!? – изумился дед. – Как… откуда?..

Шок прошел, его глаза прояснились, и он почувствовал боль. Застонав, дед схватился за голову. Там была шишка размером с куриное яйцо. Я быстро смазал ее йодом и заклеил гигиеническим пластырем.

– До свадьбы заживет, – сказал я бодро, помогая ему встать. – Что случилось, деда? Где Лева и Элла?

– Что случилось, что случилось… – бурчал дед, заходя в избу; я придерживал его под руку.

– Откуда я знаю? Вышел ночью на улицу – показалось, будто кто-то ходит по двору – чтото мелькнуло перед глазами… и все. Теперь ты приехал…

Конечно же, как я и предполагал, ни Левы, ни его Элин в доме не оказалось. Судя по разбросанным вещам, они одевались второпях. В одном месте я нашел на полу несколько капелек крови. Похоже, Берману съездили по физиономии и разбили нос.

– Как ты себя чувствуешь? – заботливо спросил я деда.

Мне хотелось обнять его и крепко прижать к груди, меня переполняла нежность, но я сдержался и лишь погладил натруженные руки, которые он положил на стол, усевшись на скамью.

– Шмели в голове гудят… – пожаловался Артем Тарасович и кивком указал на бутылку, стоявшую на полке. – Налей-ка мне чуток, Станька. Это лучшее лекарство.

Я исполнил его просьбу под предосудительным взглядом непривычно молчаливого Маркузика. Дед выпил рюмку "заговоренной" водки и крякнул.

– Вот так оно лучше, – сказал он и невесело улыбнулся.

– Я отвезу тебя в больницу.

– Ты разве забыл, что ее закрыли? Ужо пятый годок ездим лечиться в райцентр. Ничего, оклемаюсь.

– Ладно… – Я принял решение. – Марк, ты остаешься здесь. Думаю, сюда уже больше никто не сунется. Фельдшер еще жив? – спросил я у деда.

– Кряхтит… – туманно ответил Артем Тарасович.

– Я попрошу, чтобы он пришел. Может, укол какой сделает.

Фельдшер Дивеев был колоритной личностью. Ему уже стукнуло девяносто восемь, но еще в прошлом году он на Крещение купался в проруби. Дивеев умудрился отсидеть в каталажке при всех российских правителях двадцатого века, начиная с Николая 11. Что собственно и спасло его, потомственного дворянина, от расстрела, когда в девятнадцатом он попал в ЧК. Дивеева опознал начальник чекистов, сидевший вместе с ним за политику.

Спустя некоторое время уже белые приговорили шустрого юнца к "вышке". Правда, не за то, что он воевал против них, а за конокрадство – в его жилах текли и несколько капель цыганской крови, грех прадеда, умыкнувшего невесту из шатра вечных бродяг. От пули Дивеева спасли красные, что потом пришлось весьма кстати – до тридцать седьмого года он считался героем гражданской войны со всеми вытекающими отсюда привилегиями.

Сталинские "орлы", как по тем временам, посадили его за пустяк – Дивеев умудрился запустить руку в государственную мошну. /В тридцатые годы он закончил фельдшерские курсы и его поставили что-то там возглавлять./ Правда, поговаривали, как рассказывал мне дед, что "хитрая цыганская морда" Дивеев стал казнокрадом по единственной причине – чтобы избежать более серьезной статьи, предполагавшей длительную отсидку в Колымских лагерях. Почти всю войну он прокантовался в Туркестане, затем его амнистировали и направили на фронт. В свою часть Дивеев попал в аккурат за два месяца до дня победы. Так что стрелять ему пришлось не по врагам, а во время праздничного салюта. Что вовсе не сказалось на количество медалей и даже орденов, которыми военное ведомство украшало его грудь вплоть до конца хрущевской "оттепели".