Кровь первая. Арии. Она - [57]

— Чё, сука, сожрать меня хошь?

— Нет. Я сестёр в семью собираю, а сестёр мы не едим, — ответила волчитца и тут же оказалась совсем рядом, протягивая Зорьке чашку в человеческих, явно в бабьих руках, в которые превратились её передние лапы и потребовала, — на ка, пей.

Голос волчицы показался знакомым, но Зорька не вспомнила кому он принадлежит. Она очень хотела есть и пить. Учуяв аромат варева, исходящий из чаши, зажмурилась и с необъяснимым трудом и усилием потянулась к ней губами. Шея отказывалась гнуться, как будто была привязана к воздуху, как к дереву верёвкой. Но чаша все же коснулась губ и тёплый, ароматный отвар, глотком отправился внутрь, расплываясь по всему телу теплом и негой. Затем ещё глоток, ещё… Волчица уже стояла на бабьих ногах и всё с теми же бабьими руками прямо перед ней и схватив свой собственный хвост, старательно, приоткрыв пасть и вывалив на бок язык, щекотала Зорькинку левую половину лица. Невыносимый зуд, который она создавала, буквально бесил молодуху.

— Да иди ты нах, сера, достала, — заорала Зорька, поднимая с земли огромные лосинные рога, показавшиеся ей не тяжелее берёзовой веточки.

Но пока она их поднимала, чтоб забодать эту назойливую зверюгу, последней и след простыл. Зорька посмотрела на развесистые рога, выставила их перед собой, держа обеими руками и зашагала таким образом дальше. Но тут её как будто озарило, и она остановилась и задумалась. «Лось рога сбросил, волчица семью собирает, бер заснул. Так это Видения седмица!» и она обрадованная таким открытием, тут же оказалась в одной из больших землянок, где собрались все девки Нахушинского баймака. Тут же и пацаны Девяткины были. Все стояли в разных местах землянки и молча улыбались, смотря на Зорьку. Вот Краснушка с красным носом, вот Елейка, не то совсем исхудала, не то просто высохла, вот Малхушка, всё такая же жирная, ни капельки не изменившаяся. А за ними среди кутырок, она вдруг увидела Сладкую и с ней маму, причём вели они себя, как маленькие дети, играя с кутырками в куклы. «Они-то, что тут делают на нашем празднике? — подумала Зорька. Тут третья кутырка, что с ними играла, повернулась и Зорька ахнула. Это была Хавка, которая скривив и так вечно сморщенное лицо, громко и злобно рявкнула:

— Во! Явиласи, пизда оволосиласи. Чё стоишь, рот под конский уд разявила? — и указывая тощей ручонкой куда-то в сторону, добавила, — вишь, Чуров столб совсем упал, поди подымай, давай.

Зорька улыбнулась. Она очень была рада всех их видеть, но тем не менее всё же посмотрела в ту сторону, куда указывала вековуха. Там прижатый к стене, спрятанный шкурой с ног до головы стоял Неупадюха. Почему Неупадюха? Да потому, что через проделанную в шкуре дырку свисал его огромный уд, который каждая девка на вид узнает, да и игры то знакомые. Для этих целей пацаны только Неупадюху и использовали. Она прошла вдоль накрытого стола, непонятно откуда взявшегося, зачерпнула полную ладонь натёкшего на стол жира, с жаренной чушки какой-то большой птицы и подойдя к «упавшему Чурову столбу», щедро его вымазала, от корня до головки, особое внимание уделив последний части. Обмякший уд начал наполнятся в её руках и мелко подёргиваться. Лицо опять зачесалось, и Зорька припала левой стороной к шкуре, начав об неё тереться, не переставая при этом гладить, мять и втирать жир в оживающий «столб». От всей этой процедуры, у неё у самой всё начало оживать. И тут, неожиданно для самой себя, она почувствовала вязкий, тягучий свет Славы, потёкший от неё в разные стороны. Она даже видела его, как тот просачивается через шкуру к Неупадюхе. Зорька ещё потёрлась щекой о шкуру и издевательски тихо, возбуждающе ласково, чуть с хрипотцой от наигранного наслаждения произнесла:

— Неупадюха. Ну, чё ты «упадюхой — то» заделался?

В ответ из-за шкуры раздался не то короткий стон, не то протяжное сглатывание, а уд, в руках Зорьки, превратился в упругую дубину…

— Заря, мать твою, прекрати, — раздался вопль отчаяния откуда-то из далека, как будто какая-то баба орала со двора землянки.

Всё вокруг резко пропало. Землянка, её подруги, бабы с мамой, вообще всё. Пропала радость, лёгкость и взамен им навалилась жуткая головная боль, жжение левой половины лица, текущие слёзы и не человеческая тяжесть во всём теле. Она осознала, что где-то лежит и что ей холодно. Всю трясло. Веки были настолько тяжёлыми, что никакой силой не открывались. Она пыталась, очень, но ничего не выходило. Наконец правый глаз открылся узкой щелью, но кроме тусклого света она ничего разглядеть не могла. Мешали слёзы, заполнившие глаз и не желающие вытекать. Она попыталась наклонить голову на бок и это ей с трудом, но удалось. Голова качнулась и завалилась на право. Слеза вытекла по щеке, но вернуть голову в исходное состояние она уже не смогла. Зорька увидела маленькую, буквально крошечную землянку. Нет, даже не землянку, а нору какую-то. Нора была завалена сеном, на котором, похоже, она и лежала. Было душно.

Тут перед глазом появилось лицо бабы. Зорька прищурила глаз, чтоб сфокусировать зрение и узнала её. Это была Онежка.

— Всё, успокойся, — старалась как можно мягче, успокаивала она Зорьку, — не трать силу. Она тебе ещё пригодится. А будешь меня ею калечить, брошу тебя здесь в яме к собакам лысым и подыхай тут.