Кровь королей - [19]

Теперь мы знаем, что все слухи, распускаемые готами, были подлым обманом. Мы провели здесь достаточно времени, чтобы убедиться — Гундобад действовал сам по себе, не советуясь с отцом и даже вопреки его воле. Гундиох не таит обиды на римлян и остается верен союзу. Все это мы теперь знаем…

— Так что же удерживает тебя в Лугдуне? — вновь спросил Патий, наполняя кубок прозрачной водой из глиняного кувшина — епископ не пил ничего иного, укрепляя свою веру аскезой.

— Что же, как не Петрей? Центурион не желает возвращаться! Он словно с цепи сорвался.

— И не говори! — Патий торопливо осенил себя крестным знамением. — Это страшный человек и к тому же закореневший в язычестве. Не мое дело тебе советовать, дорогой Феликс, но я не могу понять, что ты делаешь в компании этого изверга в образе человеческом?

Феликс с трудом подавил улыбку. Петрей был, вероятно, единственным человеком, которому удалось внушить епископу Лугдуна неприязнь к своей персоне. Неприязнь, настолько острую, что с каждым днем Патию было все труднее ее скрывать. Феликс не сомневался — после общения с центурионом Патий подолгу молится, чтобы очиститься от неподобающей святому отцу ненависти к ближнему своему.

Дело усугублялось еще и тем, что жили они в собственном доме епископа, расположенном при церкви святой Бландины. Выходки центуриона то и дело пугали и смущали здешних обитателей, послушников и монахов. Не было никаких сомнений, что Патий терпит все это лишь из глубокого уважения к Феликсу. И от этого Феликс чувствовал себя еще более неловко.

— На самом деле Петрей не лишен достоинств. Хотя я действительно не понимаю, что с ним случилось. Раньше я не видел, чтобы он так себя вел. Не могу понять…

Дверь внезапно грохнула о стену, как будто ее распахнули пинком. Впрочем, можно было не сомневаться, что так оно и было — сразу вслед за этим келью наполнил пьяный хохот.

— Вспомнишь… недоброго человека, так вот и он, — пробормотал Патий, быстро перекрестившись.

— А, жрецы! Как всегда, в сборе… Хо-хо! Славно погулял сегодня старый Петрей! Ох, и славно!

Не обращая внимания на испепеляющие взгляды двух иерархов церкви, центурион грохнулся на ложе и тут же всплеснул руками, уставившись куда-то на стену.

— Вот это баба! Сиськи что надо. Я бы ее…

— Господи, прости! — воскликнул Патий и стремглав выбежал из кельи, едва не опрокинув стол.

— Имей же совесть, Петрей! — произнес Феликс, недовольно покачав головой.

— На этой фреске, как я тебе уже говорил, и не раз, изображена святая Бландина, покровительница Лугдуна, чьим именем названа церковь, в которой мы с тобой и остановились.

— Да мне-то что? Голая баба, она и есть голая баба.

— Чтоб ты знал, ее жестоко замучили язычники. Сначала ее клали на раскаленные угли, а потом в ивовой корзине бросили зверям, и они терзали ее плоть. И только когда на теле святой мученицы не осталось уже живого места, язычник зарезали ее, видя, что Бландина не отречется от веры Христовой даже под самой зверской пыткой.

— Ага. Веселые у вас бабы. Ну и ладно, главное, что этот твой друг нас в покое оставил.

Феликс с подозрением поглядел на центуриона.

— Постой-ка… Да ты ведь и не пьян вовсе!

— Точно. Вернее, пьян, но не сильно.

— Зачем тогда ты, во имя всех святых, устроил этот цирк?! Наш добрый хозяин Патий был просто в ужасе от твоих слов!

— Вот и хорошо. Не верю я этому святоше.

— Не стоит бросаться такими словами, Петрей. Патий — мой добрый друг и славный римлянин.

— Конечно. Один твой «добрый друг» уже чуть было не отправил нас всех в Элизий. Второго мне не надо. А этот Патий… Он либо продался бургундам, либо просто непроходимый дурак. Ни то, ни другое нам ни к чему не нужно.

— Где это ты набрался подобных сведений? В кабаках, тавернах и лупанарах?

Там, кажется, ты проводишь все свое время?

Петрей наклонился и принялся расшнуровывать калиги:

— Этот ты верно заметил, жрец. Провожу. В кабаках. В тавернах. В лупанарах. И не один. А с моими хорошими друзьями бургундами…

Феликс поняв, куда он клонит, стал внимательно слушать. Петрей, между тем, стащил сначала одну калигу, потом другую и не спеша разместился на ложе.

— Так вот, жрец, — сказал он. — Один раз я ошибся. Из-за меня там, на юге погибли наши солдаты. Слухи до Лугдуна уже дошли. Второй раз я не ошибусь. И я не вернусь к Крассу, пока не сделаю все, что можно для нашей победы.

Дай-ка выпить.

Феликс наполнил кружку и протянул центуриону. Тот приподнялся на локте, отпил и вдруг громко фыркнул, едва не обрызгав священника.

— Вода?! Сам пей эту гадость! Хорошо, что я прихватил с собой мех доброго вина.

Он снова сел, развязал мех и принялся пить. Его кадык так и ходил под кожей.

— Уфф… — Петрей утер губы и снова растянулся на ложе. — Денек был…

Значит так, люди Гундиоха болтают, что воевать с римлянами они, вроде, не собираются. Пока что. Но слушок один до меня дошел. Кое-кто из моих новых друзей под большим секретом поведал, что скоро должны зашевелиться северные варвары — алеманны. А зашевелятся они не просто так. К ним едут особые послы, от кого — неизвестно. То ли от Эвриха, то ли еще от кого. Я этим делом заинтересовался, узнал, что посольство вчера прибыло в Лугдун, и Гундиох с их главным встречался. Это некий германец именем то ли Онульф, то ли Хунульф. Он везет на север богатые дары и следует в Аргенторат. Еще я узнал, что алеманны сильны, их опасаются и сами бургунды, а потому Гундиох будет очень рад, если эти варвары двинут в Италию. Говорят, у них пятьдесят тысяч мечей.