Кровь изгнанника - [41]

– И у тебя тоже? – спросил Фельгор у Роуэна.

– Нет, мой при мне. Но я ничего не опасаюсь, – ответил Роуэн, покосившись на Йонмара. – А боги всегда чуют людское отчаяние.

Все умолкли.

– Как по мне, так все это глупо, но я все равно обожаю вас, альмирцев, – наконец сказал Фельгор. – Таскаете за собой кошели, набитые прутиками, косточками и драгоценными камешками. Любой карманник, прогулявшись по Туманному кварталу Незатопимой Гавани, награбит столько добра, что умрет от счастья.

– Зато я не поклоняюсь долбаным шестеренкам, – пробормотал Йонмар.

– А вот это самое распространенное заблуждение, – возразил Фельгор. – Балары не поклоняются Этерните. Мы ее сами сотворили.

– Люди не способны сотворить божество.

– Еще как способны. Для этого всего-то и нужно, что металл, проволока, гайки и болты – ну и чтобы люди с тобой согласились. Так что дело не только в шестеренках, а вообще в механизмах. В Баларии все устроено куда лучше, чем у вас в Альмире. Этернита служит нам, а не мы – ей. Так жить удобнее, и не надо все время бросать свои дела и лепить изваяния.

– Если у вас все так здорово, за каким хреном тридцать лет назад Балария пошла войной на Альмиру? – спросил Роуэн, не отрывая взгляда от бадейки.

– Не знаю, – ответил Фельгор. – Мне было всего два года.

А вот Бершад знал. Балария утверждала, что поводов для войны было множество – честь, завоевание, обучение дикарей-идолопоклонников. Но все сводилось к одному – к продовольствию. Стремительное расширение Баларской империи привело к тому, что кормить население было нечем, – и это еще до того, как грянул голод в Галамаре и Листирии. После поражения в войне с Альмирой Баларии пришлось закрыть границы, чтобы не пускать голодающих с окраинных земель в центральную часть страны.

– Потому что металлом, как камнями или головешками, сыт не будешь, – сказал Бершад. – Этернита не творит еду.

Фельгор пожал плечами:

– Ну, я простой вор, мне лишь бы где пригреться. Я не особо задумываюсь, как и почему все в жизни происходит, мне вся эта философическая дребедень ни к чему. От нее только устаешь. – Он обернулся к Вире. – А как у вас, в Папирии?

– А что у нас?

– Ну, вы же поклоняетесь какому-то небесному богу? Я что-то такое слышал.

– Папирийцы не поклоняются никаким богам. Мы просто с почтением относимся к луне и звездам.

– А почему?

– Луна вызывает приливы и отливы, которые уносят наши корабли в море. А звезды помогают нам плыть.

– И все? – Йонмар недоуменно наморщил лоб.

Вира посмотрела на него:

– Вот попадешь темной ночью в шторм, сразу все поймешь.

Миновав Сердечник, «Люмината» попала в шторм. Корабль мотало по волнам, палуба угрожающе кренилась, ее заливали струи дождя. Целую неделю Ториан и матросы не знали отдыха – перекрикивались, ставили и убирали паруса, травили шкоты, когда менялся ветер.

Наутро, когда шторм начал ослабевать, вдали появилась белая, как кость, полоса побережья Галамара. Море засыпало берег тысячами крохотных раковин, и солнце выжгло их добела. Издалека светлые изгибы прибрежных скал напоминали огромную змею, вытянувшуюся в бесконечность. На берегу виднелись небольшая гавань и город, а за ними вздымалась темная громада Вепрева хребта, отделявшего Галамар от Баларии.

– Аргель, – сказал Ториан, когда все собрались на палубе. – Самое северное поселение Галамара.

– У аргельских шлюх очень приятно пахнет изо рта, – заявил Фельгор. – Я бы сказал, они входят в первую пятерку среди остальных шлюх мира.

Вира зыркнула на него и поудобнее перехватила рукоять кинжала в ножнах на поясе.

– А в другом месте нельзя пристать к берегу? – спросил Бершад Ториана. – Подальше от посторонних глаз.

– Можно, но не здесь. На севере побережье скалистое, и сразу за горами – Балария, но там не пройти. На юге – высоченные утесы, туда не каждый вскарабкается, разве что один из десяти, а остальных смоет приливной волной. Можно пойти в обход, но это означает еще месяц плавания.

– Меня это не устраивает, – заявил Бершад, которому во что бы то ни стало надо было попасть к императору до наступления летнего солнцестояния.

– Тогда придется высаживаться на берег в Аргеле.

– А ты там бывал? – спросила Вира.

Бершад кивнул:

– Меня поймали в горах и привели туда. Горная тропа начинается в дне пути отсюда, на северо-востоке, но ее трудно отыскать среди сосен и зарослей острокуста.

– И как тебя приняли? – спросил Йонмар.

Две недели Бершад пьянствовал с аргельскими баронами и торговцами – всем было интересно послушать рассказ о том, как Бершад по воздуху попал в Баларию, – а потом его наконец-то отыскал Роуэн, и их поскорее выпроводили из города. В отличие от альмирской знати галамарцы относились к драконьерам снисходительнее, однако же казнили тех изгнанников, которые без особой надобности задерживались в городе.

– Это смотря кто, – ответил Бершад.

В аргельском порту было малолюдно. У причала лениво покачивались корабли, но не было видно ни матросов, ни портовых рабочих – только таможенники. Ториан и команда подвели «Люминату» к причалу, где их уже поджидали шестеро вооруженных стражников в латах.

Почти сто лет назад Балария завоевала и присоединила к своим территориям Галамар и Листирию, позволив сохранить названия и крохи независимости, однако обложила их налогами и обязала поставлять продовольствие и солдат в баларскую армию. Границы Галамара считались открытыми, но пройти таможенный досмотр было непросто, особенно такой странной компании: драконьер, папирийская вдова и баларский вор, приговоренный к смерти.