Кровь и туман - [2]

– Если хочешь, можем сходить сегодня после обеда, только…

– Нет, – обрываю я. – Я сделаю это одна.

– Уверена?

– Бен, – на выдохе произношу я. – Правда. Спасибо за информацию, но дальше – я сама.

Одно из изменений, напрямую коснувшееся Бена – здесь никто не зовёт его Беном. Такого прозвища у парня по имени Андрей Прохоров просто не существует. И Бен, узнав об этом, вышел из себя настолько, что разбил руку, ударив кулаком в дверцу деревянного шкафа.

Прозвище было единственной постоянной для парня с характером, скачущим от спокойствия и до ярости за долю секунды.

Бен потерял Бена, уже давно не будучи Андреем. Теперь он был никем.

Бена моё решение не радует, и в подтверждение этому он недовольно фыркает. Удивительный парень – всё сопротивляется, делает вид, словно ничего такого не происходит: на улице шторм, а Бен воткнул лопату в землю и с невозмутимым видом держится за черенок.

Я завидую его стойкости.

– Если твой парень снова подойдёт ко мне и спросит, не знаю ли я, почему ты не хочешь с ним видеться или разговаривать, я разобью ему нос.

– Нет, не разобьёшь, – возражаю я.

– Нет, не разобью, – с грустью в голосе соглашается Бен. – Потому что он – член Совета. – Очередной короткий смешок, который сопровождает Беновы слова каждый раз, когда мы касаемся этой темы. – Сколько ему лет вообще?

– Много.

В голове всплывает один из вечеров первой недели. Это был ужин в кругу семьи и близких друзей, присутствовать на котором, несмотря на то, что я притворялась больной, меня обязали добровольно-принудительно. Мы сидели в нашей гостиной за большим столом который ломился от блюд, приготовленных моей мамой и отцом Дани и Вани. Быть всем вместе, – двум семьям в полном составе, – стало уже не привычкой, а традицией. И все были такими радостными, делились последними новостями, смеялись, шутили… Я еле высидела. Всё время гоняла по тарелке овощи и делала вид, что поддерживаю разговор, иногда даже кивая в такт чьим-то словам, но сама думала только о том, скорее бы всё закончилось.

Что-то внутри сильно давило на грудь, и это нужно было выпустить на свободу раньше, чем стало бы совсем плохо.

В тот день мама, немного перебрав с вином, достала семейные альбомы – в ход пошли грудничковые фотографии меня и фотографии маленького Артура, старые кадры родительской свадьбы, отдающие оранжевым, серые карточки бабушек и дедушек…

Так я узнала, что Влас, будучи мрачной гончей и стареющий очень медленно в силу того, что почти не использовал свою магию, присутствует на большинстве моих семейных фотографий – спасибо Аполлинарии и Анастасии, которые сблизились, объединённые любовью к одному хорошему человеку, по ошибке выбравшему неверный путь.

Влас напоминает реликвию, принадлежащую моему роду и переходящую из поколения в поколение. Он видел, как росли мои прапрабабушки и прапрадедушки, видел, как они становились взрослыми, влюблялись, заводили свои семьи. Видел, но был сторонним наблюдателем – своим среди чужих.

А потом что-то пошло не так, и он влюбился. Без памяти. Очертя голову, как какой-то восемнадцатилетний мальчишка.

“Прошло не одно десятилетие с момента моего рождения, но только с тобой я почувствовал себя по-настоящему живым”, – гласит подпись на фотографии цифровой, цветной, яркой.

На ней Влас и я. Мы счастливы.

Я не помню, каково это было.

Чтобы собрать все кусочки новой истории воедино, Бен облюбовал архив. Так мы узнали, что день трагедии на балу окрестили Кровавым пиром, запечатлев двадцать четыре имени на Листе Скорби. Среди них большинство оказалось мне незнакомо, но были и те, с кем я общалась, будучи в теле Аполлинарии: Фаина Орлова, Бажен Прохоров, Григорий Романов…

Было так больно пытаться осознать их смерти. Ведь я же просила дядю и тётю Аполлинарии остаться дома! Почему в итоге они меня не послушали?

Из-за этого не родились Лидия Юльевна и Максим, оказавшиеся потомками Фаины. Из-за этого овдовевшая Клео, убитая горем, навсегда покинула Старый мост, оставив Васю в одиночестве. Из-за этого Вася покончил с собой.

Руки Христофа по локоть в крови, но смерти на Кровавом пиру – итоги моей медлительности и моего бездействия.

Виновата я. И никто другой.

Но, к счастью, были и моменты истории, которые случились, несмотря ни на что. В частности дети Аполлинарии и Родиона, сотворившие много полезного во блага штабу и всей системе стражей вместе с ребёнком Аси и Богдана – Власом Коэном: прекрасным, талантливейшим юношей, который после смерти родителей стал лишь сильнее и оказался совсем не похож на своего дядю, несмотря на внешнее сходство.

На дочерях Аполлинарии и Родиона родовая ветвь остановилась. Ни та, ни другая, не пожелали иметь детей, подарив всех себя науке и прогрессу. Это были женщины, до последнего верившие в то, что их предназначением никогда не было продолжение рода, и я была особо горда этим фактом, но всё же сбита с толку: если не было детей, откуда же берутся мои корни?

Тогда Бен копнул чуть глубже, и обнаружились удивительные факты. У Святослава Романова было трое детей: Лоран – мать Аполлинарии, Григорий – отец Васи, и Скарлат, который, под стать его имени, был странным малым, и в то время, когда я была в прошлом, бродил по мирам, пытаясь найти своё истинное предназначение. По возвращении в Дубров, Скарлат на время остановился в доме брата, где не смог устоять перед скромностью и красотой Лукерьи – служанки по воле случая и ведьмы от рождения.