Кровь и огонь - [21]

Львы не произнося ни слова обдумывали услышанное. В конце концов, молчание прервал вожак прайда глядя прямо в линзы моего шлема:

— Мы вернёмся в Манхейм.

Я ждал, что он это скажет.

— Я знаю.

— Большинство гаргантов ушло, но ущелье по-прежнему остаётся хорошо укреплённой крепостью. Вражеское присутствие на территории Вулкана — это опухоль, которую надлежит вырезать.

В лучшем случае это выглядело слишком наивным:

— Она не падёт, Экене. Не от горстки Львов, как бы благородны и горды они не были.

Он спокойно развёл руками соглашаясь:

— Тогда мы умрём пытаясь.

Акаши подался вперёд вторя сержанту:

— Мы выбрали это место для смерти. Оно должно быть именно там. Наши кости должны лежать рядом с братьями.

Джехану кивнул:

— Помните о нас, реклюзиарх, — тихо и печально произнёс он. — Заберите правду с собой, когда покинете этот мир. Расскажите её остальным орденам с кровью Дорна.

Они просили слишком о многом. Если я послушаюсь, то могу с небывалой лёгкостью обратить гнев Инквизиции на Чёрных Храмовников. Но даже в этих обстоятельствах Львам следовало знать, что незачем просить. Конечно, я поступлю именно так. Это правда о доблести. Скрыть её — это всё равно, что покинуть Вечный крестовый поход и уйти на покой в невежественный мир.

— Истина отправится со мной, — поклялся я. — И вы глупцы, раз считали, что будет иначе.

Они снова заулыбались — любопытное племенное братство.

— Вы хотите сражаться в одиночку?

— Мы должны, — ответил Экене. — В Вулкане нет резервных полков Имперской гвардии. Даже учитывая, что гарганты покинули Манхейм за минувшие после резни недели — а это может быть совсем не так — ущелье остаётся трудной целью с большим количеством врагов. Пять наших рот не смогли взять его. Несколько тысяч гвардейцев — это всё равно, что плевок против ветра.

Ашаки усмехнулся:

— И в любом случае мы не можем доверять им. Когти Инквизиции повсюду.

Дубаку прорычал, почти не отличаясь от зверя, именем которого назвали его орден:

— Я просто хочу получить шанс убить вожака пожиравшего наших мёртвых. Я умру счастливым, если сумею забрать его с собой в могилу.

Я выдохнул переработанный внутренней кислородной системой доспеха спёртый воздух. На вкус он был как пот:

— Галактика человечества будет скорбеть о Небесных Львах.

— Пусть скорбят. — Экене презрительно скривил губы. — Если это награда за нашу верную службу — то я рад их горю.

Что-то в моей реакции насторожило сержанта, и он продолжил осторожнее подбирая слова:

— Так всё должно закончиться, вестник смерти. Пусть всё закончится огнём, а не столетиями кропотливых лабораторных работ по сохранению ордена. Мы умрём как воины.

Да, так и будет. Сто воинов погибнут во славе… и обрекут на исчезновение тысячи воинов, которые могут пригодиться в мрачном будущем.

Истории и клятвы подходили к концу, а горькая правда состояла в том, что я услышал только пустые обещания. Ценна ли слава, даже если поражение останется единственным наследием. Я видел как пали Призрачные Волки, и их гибель вдохновила меня. Теперь Львы собираются пойти по тому же пути. Но моя кровь застыла в венах, а сердце билось спокойнее.

Капеллан — это будущее своего ордена. Он должен оберегать его ритуалы, традиции и предания, как и души боевых братьев. Наша ценность в том, что нас сделало такими, какие мы есть, не бессмысленное насилие, а целенаправленная свирепость. Свирепость в войнах, когда мы убиваем врагов. Свирепость в мире, когда мы спасаем души наших родичей. Наш путь — принимать решения, которые нельзя доверить другим. Свирепость — в той же степени наше оружие против невежества или слепой веры, как и против врагов человечества.

Таков был путь Дорна — сражаться несмотря ни на что. Смерть от превосходящих сил врага никогда не была позором для нас или других воинов с геносеменем Имперских Кулаков. Это были первые уроки, которые мы выучили десять тысяч лет назад — опять эти слова — когда Империум был гораздо, гораздо сильнее. Последние века Тёмного Тысячелетия выжали человеческую империю почти досуха.

Поэтому я восхищался стремлением Экене к славной смерти, даже если про этот последний бой почти никто и не вспомнит.

Но злости и славы уже мало. Недостаточно и уничтожения врагов. Я хочу сражаться в Вечном крестовом походе. Я хочу выиграть войну.

Кинерик прав. Смерть Львов станет плохой услугой Империуму, независимо от того насколько доблестным будет их последний бой, независимо от героизма отдельных воинов и как они прольют свою кровь.

Но Дубаку ещё не договорил. Он откашлялся, почувствовав, что я задумался.

— Есть ещё кое-что, реклюзиарх. Вы отслужите по нам панихиду Бьющегося сердца?

Панихида Бьющегося сердца. Я не знал её слов, но догадывался о назначении. В нашем ордене её называли обрядом Одинокого рыцаря, в честь последнего сражения воина. Молитва о смерти. Я стиснул зубы и почувствовал мурашки на спине.

— Я сказал, что поведаю о вашей смерти. Эту просьбу я понимаю. Теперь вы хотите, чтобы я благословил ваше проклятье? Лично благословил ваше исчезновение?

Львы смотрели на меня, но не решались взглянуть в глаза.

— У нас не осталось вестников смерти, — ответил вожак прайда. Между нами начала расти пропасть, медленно, но неуклонно, как с Саламандрами несколько месяцев назад на развалинах Хельсрича.