Кровь и молоко - [2]

– Я не понимаю тебя. Ты с лёгкостью пускаешь меня в свою постель, но избегаешь публичных появлений.

Театрально вздохнув, мисс Говард отложила гребень и встала со стула, глядя на мужчину в отражение зеркала.

– Давай не будем портить это потрясающее утро…

Она слегка прикусила нижнюю губу, сминая пальцами лёгкую ткань полупрозрачного подъюбника, поднимая его до уровня колен. Томный стон, сорвавшийся с медовых губ, заставил Фостера напрячься. Этот сладостный звук всегда сбивал его с толку, туманил разум, будоражил фантазию.

Амелия медленно обернулась. Ступая почти бесшумно, она подошла к постели и замерла, бессовестно разглядывая возбуждённую плоть любовника, что еле сдерживался, дабы не схватить мисс за руку и не затащить в кровать.

– Ты не ответила на вопрос. Почему мы не можем пойти вместе? – желваки на угловатых скулах дрогнули, но вовсе не от раздражения, а от терзающего тело желания.

Говард игриво улыбнулась. Фостер тяжело сглотнул.

– Потому что могут пойти слухи, – сладко протянула она и, забравшись на постель, встала во весь рост, упираясь изящной ножкой в мужскую грудь. – Кому, как не тебе, знать, сколь стремительно по Лондону распространяются вести.

– Если ты выйдешь за меня, нам не нужно будет скрывать наши отношения, – касаясь девичьей щиколотки, мужчина начал поднимать руку выше, забираясь под подол.

– Брак – удел глупых или бедных женщин, – иронично заключила Амелия, прикрывая глаза, наслаждаясь нежными прикосновениями.

В дверь постучали.

– Мисс Говард, завтрак подан.

Это была горничная – Элизабет, или, как все её называли, Лиззи. Одна из немногих слуг, что осталась, а не сбежала, точно крыса с тонущего корабля, когда издательский бизнес Джорджа Говарда обанкротился.

– Спущусь через пять минут, – сдержанно ответила Амелия, убирая ногу с ключицы журналиста, тут же соскакивая с постели, точно озорное дитя. – Поможешь с корсетом? Нужно затянуть туже.

– Конечно, – не скрывая огорчения, вздохнул Джозеф, лениво вставая с перин, ища взглядом свои брюки.

Если говорить откровенно, у Фостера было множество достоинств: приличное жалование, уважение в обществе и ещё уйма качеств, присущих настоящему джентльмену. Но для Амелии имели значения лишь два: связи в издательстве (старшая мисс Говард увлекалась написанием романов, пусть пока кроме Джозефа их никто и не читал) и то, что он был потрясающим любовником.

– Останешься на завтрак? – спросила Амелия, пока мужчина ловко шнуровал её корсет.

– А что скажет твой отец? – Фостер дошёл до конца, крепко затянул ленты и, сделав узел, заправил его вовнутрь.

– Мой отец уже давно ничего не решает в этом доме.

Развернувшись к любовнику лицом, леди коснулась его лица, проводя пальцами по гладко выбритой щеке, двигаясь к небольшой выемке на подбородке. Фостер властно перехватил её руку и прижался сухими губами к нежной ладони.

– Мне нужно в редакцию, прости.

– Не извиняйся, ты мне ничего не должен, Джозеф, – мягко ответила Амелия, отступая на шаг назад. – Значит, увидимся у Линча?

– Да. Он собирается представить Лондонскому бомонду своего будущего партнера. Некий Томас Рэнделл, американец. Тёмная лошадка. Всего пару дней как в Англии, а уже успел стать самой обсуждаемой персоной.

– И что же в нём особенного? – безразлично спросила мисс Говард, собирая пышные локоны в высокую причёску.

– Он молод, красив, неприлично богат и холост. Думаю, этого достаточно, чтобы прослыть знаменитостью средь незамужних дам.

– Как банально, – с презрением отозвалась Амелия, вставляя в пучок длинную шпильку, украшенную на конце трёхлистной лилией.

– В любом случае, главный редактор попросил написать очерк о Рэнделле, так что я непременно буду там. Оставишь для меня танец?

– Разумеется, – снисходительно улыбнувшись, Амелия направилась за ширму одеваться.

Проводив её взглядом, мужчина мечтательно улыбнулся, вспоминая о дозволенных себе этой ночью шалостях, и, забрав с комода цилиндр, покинул спальню любовницы.

* * *

Вечером того же дня

– Экипаж опаздывает, – Мэри мерила шагами гостиную, заведя руки за спину, недовольно вздёрнув курносый носик.

Её пепельно-русые волосы были уложены в элегантную причёску. Сетчатые белые перчатки подчёркивали изящество пальцев. Тонкую шею украшала подвеска, подаренная мистером Уитмором – потенциальным женихом, на которого обе мисс Говард возлагали большие надежды.

Девушка очень переживала по поводу своего платья, ведь прежде оно уже видело свет. Но Амелия заверила сестру в беспочвенности её опасений, так как надет наряд был лишь однажды, при этом слишком давно, дабы кто-то из господ смог это припомнить. И всё же нервозность ощущалось в каждом движении юной особы. Ей было всего семнадцать, любая неудача в столь нежном возрасте воспринималась болезненно и чрезмерно эмоционально.

Амелия же по меркам общества считалась женщиной «в возрасте». В свои почти двадцать семь на её счету значился по меньшей мере десяток официально отвергнутых предложений руки и сердца, уйма финансовых трудностей и взваленная на хрупкие плечи обязанность устроить будущее сестры. Суровая реальность превратила некогда романтичную особу, пишущую стихи в саду, в настоящего циника. Но вместе с тем наградила её несгибаемой волей, а также проницательностью и талантом к манипуляции. Джентльмены восхищались ею, пусть и не одобряли бескомпромиссную прямолинейность, с которой леди вела беседы совсем не на женские темы, а дамы завидовали и ненавидели за красоту, успех у противоположного пола и вхожесть в их мир. Но какие бы эмоции Амелия Говард ни вызывала, когда она появлялась в комнате, никто не оставался равнодушным.