Кровь хищника - [29]

…Не суждено было им больше увидеться. Прошла неделя, другая, месяц минул, — Такый так и не появился.

Наступила осень, с шорохом опадали пожелтевшие березовые листья. Все обитатели окрестностей Уктау лихорадочно заканчивали последние приготовления к зиме. И только у Хадии все по-прежнему валилось из рук. Что делать? Вроде бы со временем улеглась душевная буря, вызванная встречей с Такыем, но тоска по нему вытеснила заботы о хлебе насущном, надолго выбила из привычной колеи. Милка, вернувшись с вольного выпаса, привела с собой козлят, но не было сена. Печка не сложена, кончилась пшеница. Можно было поискать тайник Такыя, благо, до Трехглавой горы не далеко, но удастся ли найти? К тому же вся живность пропала, и запасов мяса на зиму не было… Голод! Хадие казалось, что перед ней уже стоит его костлявая фигура с протянутыми к ней худущими руками. И где же искать выход, как спасти жизни свою и Миляш?

Уктаева кикимора

Однажды, когда Хадия в отчаянии бродила по окрестностям в поисках пропитания на зиму, она едва не столкнулась с двумя мужчинами, которые шарили в траве, ползая на четвереньках. Ее спасло от столкновения с незнакомцами только звериное чутье, выработанное годами жизни в лесу. Вовремя заметив чужаков, Хадия стала наблюдать за ними, спрятавшись за Зеленым камнем, прислушиваясь к разговору. Один из двоих, помоложе, спросил у спутника:

— Дядя Медвежатник, зачем мы собираем этот порох? Разве годится он на что, сырой-то?

— Подсушишь его, — ответил тот, что постарше, — и ничего, глядишь еще и сгодится на дело.

Младший уныло возразил:

— Ну да, вряд ли сгодится. Погода-то какая, льет и льет, словно небо прохудилось.

— Ширинка у тебя прохудилась, раззява! — в сердцах воскликнул старший. — Весь порох сгубил.

Младший, посопев молча носом, снова задал вопрос:

— Дядя Медвежатник, все обещаешь рассказать, да не рассказываешь той истории с медведем, которого зимой завалил.

Услышав слова «медведь» и «завалил», Хадия навострила слух, решив дослушать разговор до конца. Любопытно стало, уж не про ту ли медведицу речь? Пожилой тем временем начал рассказывать:

— Пришел я как-то сюда, на Уктау, с двустволкой. Вовсе не из-за медведя, лося надеялся повстречать. Люди ведь с голода подыхали в том году, жрать чего-то надо было. Раз до того дошло, что свою охотничью собаку зарезали и съели…

— Ну ты давай про медведя-то, а то опять в сторону уйдешь.

— Да, так вот. Раньше-то меня в Асанае не называли Медвежатником, просто охотником. Ну значит, беременная была медведица, яростная на меня наскочила. Струхнул я крепко. Ружье за плечо и — дай деру! А она за мной. Снегу вот по самые эти, чувствую, — не уйти мне. Развернуться бы, прицелиться, но она мне уже в затылок дышит. А медведю нужно обязательно в сердце попасть, чтобы завалить…

— А свалится, если в лоб попадешь? Нужно было влепить промеж глаз.

— Не перебивай, дурной! У медведя лоб как стальной, от него пуля отскакивает. Да и попадешь ли еще в лоб, бабушка надвое сказала. Да… Думал, задерет сейчас. А тут медведица внезапно пропала.

— Как это?

— Да вот так. Как сквозь землю провалилась! Ну я полежал малость, потом очухался и обратно к берлоге пошел. Медведица-то обычно зимует с годовалыми медвежатами. За ними и отправился.

— И что?

— Что, что… Подстрелил медвежат да и домой принес. Ничего, хорошо нас тогда мишки выручили. Не они бы, так бы с голоду всей семьей и передохли…

Теперь Хадие все стало ясно. Вот, значит, как к ней в берлогу попала медведица, вот кто мать ее Тугана в пещеру завел, сам того не ведая… Теперь можно было и уходить. Но следующий вопрос молодого охотника вновь остановил ее:

— Дядя Медвежатник, а ну как Уктаева кикимора на нас выскочит? Что делать-то будем?

— Да она не навредит, — отозвался пожилой, ползая в траве. — Видел я ее прошлым летом, с козой ходила.

— Страшная, поди?

— Не знаю… Издалека видел. Волосы длинные, растрепанные, и в красном платье. С хохотом исчезла, словно в закате растворилась.

«Вот болтун, — подумала Хадия. — В закате растворилась… Скажет тоже. Еще будто бы и хохотала».

Молодой снова заговорил, после паузы:

— А кулак Такый видел кикимору верхом на медведе. В деревне говорят, что он сюда из-за нее и повадился ходить.

На этот раз Хадия даже вздрогнула при знакомом имени и еще сильнее навострила слух, стараясь не пропустить ни слова.

Медвежатник презрительно скривился и сплюнул:

— Дурной ты и есть дурной! Ну какая там кикимора? Он где-то здесь запасы зерна прятал, потому и шастал по лесу да по горам. Оттого его в Магадан и сослали. Ведь ни зернышка не сдал по продразверстке, все зерно из амбара в горы перетаскал!

— Видать, знал, где прятать, кому в голову придет искать на Уктау.

— То-то и оно, — подытожил Медвежатник. — Здесь если и искать, то не найдешь…

Дальше их разговоры слушать было неинтересно. Кажется, они собрались забраться поглубже в лес, поохотиться. Их дело… Теперь у нее в мыслях было только одно, уже слышанное однажды от Такыя, слово: Магадан. Как и тогда, при разговоре с Такыем, Хадия почувствовала, что слово это означает нечто страшное и безнадежное. Значит и Такыя не миновал этот далекий Магадан.