Кровь драконов - [11]

— Откуда ты вывалился. Птенец? — полюбопытствовал мирно незнакомец. — Упал со спины пролетающего дракона?

— Что-то вроде, — отозвался я, схватился руками за разваливающуюся на части голову и спросил невнятно: — У вас не найдется стакана воды?

— Не вода тебе нужна, — усмехнулся проницательно незнакомец. — Пойдем, тут недалеко… Колючка, оставь! — последняя реплика относилась к барсуку, с сосредоточенным видом обнюхивавшему скрученную ужасом ушастую тварь неподалеку. Барсук со странным именем подчинился приказу с явным разочарованием и затрусил, слегка косолапя, за человеком в хламиде. Ушастик ликующе бросился прочь.

Я скорбно вздохнул и поплелся за доброхотом.

— Как тебя зовут, Птенец? — спросил незнакомец, оглядываясь.

— Уж точно не Птенцом… — проворчал негромко я и представился, вынудив человека в хламиде внезапно остановиться, развернуться ко мне всем телом и уставиться с невежливым любопытством.

— Правда, что ли? — переспросил незнакомец, а барсук у его ног уселся столбиков, воззрившись на меня без особого одобрения. — Тот самый Музыкант Кир, по прозвищу…

— Сами вы… — буркнул я, огибая застывшую на пути парочку по дуге.

— Каким же ветром занесло столь известную личность в наши кущи?

— Хотел бы и я это знать, — я тоскливо огляделся.

Судя по всему, нелегкая привела меня ночью к Старому Упокоищу или, проще говоря, к брошенному кладбищу. С тех пор, как разрушили Святилище, людей здесь больше не хоронили. Поговаривали, что места стали неспокойными, покойники не лежат, как положено, норовя побродить окрест, а поскольку бесцельно бродить и пугать честных тружеников почтенным горожанам не пристало, кладбище закрыли.

Все бы ничего, но Старое Упокоище располагалось довольно далеко за Городом и я, несмотря на все усилия, не мог вспомнить, как здесь очутился.

— А мы тебя еще ночью углядели, — болтал между тем незнакомец, вышагивая рядом. — Да только приняли за привидение… Ну, разве могло нам прийти в голову, что на могиле глубокоуважаемого Пебло Качальника прикорнул настоящий Птенец, тем более из…

— А вы сами-то кто? — спросил я, чувствуя, как от непрерывной болтовни трещит голова.

— Вевур, — представился охотно собеседник. — Смотрители и сторожа мы здешние.

— Мы?

— Я и Колючка, — он кивнул на флегматичного барсука, семенящего поблизости.

— Разве на Упокоище есть смотрители? Я думал оно брошено…

— Официально — само собой, но ведь как получается? — Вевур заметно оживился. — У всех здесь лежат родственники, то прадеды, то прапрабабки. Не всякий рвется забыть свои корни. Вот и приходят иногда сюда. Им приятно видеть, что за их родичами присматривают, заботятся, а там смотришь, в благодарность и деньжат подкинут… А нам с Колючкой много ли надо?

Развалины Святилища и могилы остались, между тем, позади и узкая, засыпанная еще прошлогодними коричневыми, влажно пружинящими по ногами листьями, дорожка свернула в рощицу, окружавшую кладбище. Рощица встретила нас стылой прохладой и утренней птичьей многоголосицей. Справа, под склоненными ветвями старого дерева, высилось покосившееся каменное сооружение, которое больше всего хотелось обозвать склепом.

— Вот, — с гордостью махнув рукой на «склеп», Вевур сообщил внушительно: — Мое жилище!

Все пришедшие в раскалывающуюся голову комментарии я решил держать при себе. На всякий случай. А, переступив порог странного жилища, остановился ошеломленный, огляделся и полюбопытствовал:

— И что, все это вы приобрели от щедрот признательных родственников покойных?

Вевур довольно засмеялся, явно польщенный произведенным впечатлением. Под крышей дома он как-то неуловимо, но отчетливо преобразился, словно сбросил маску слегка расхлябанного, болтливого бродяги. Костюм его остался прежним, как и трехдневная щетина на ввалившихся щеках, и ухмылка от уха до уха, но теперь маскарадность внешнего облика просто бросалась в глаза. Он даже помолодел заметно. Теперь лично я бы не дал ему и тридцати лет.

Разваливающийся снаружи склеп внутри оказался вовсе даже и не чьим-то последним приютом, бессовестно экспроприированным Вевуром, а прекрасным жилищем, обставленным с отменным вкусом и чувством меры. Добротная мебель, резные деревянные панели, прикрывающие холодный камень, многочисленные книги на полках и в нишах, даже скрещенная пара старинных мечей на подставке. Единственное, что несколько портило общее впечатление — это немыслимое количество пустых бутылок, выставленных нестройными рядами вдоль стен. Бутылки были старыми, покрытыми пылью и паутиной и новыми, чисто блестящими. Они были разных форм, размеров и расцветок, с литыми печатями и в соломенной оплетке, квадратные и узкогорлые. Пожалуй, единственное, что их объединяло так то, что раньше они содержали отнюдь не дешевое вино.

Хозяин, гостеприимно пригласив меня внутрь, скрылся в соседней комнате. Барсук привычно прыгнул в одно из кресел и принялся деловито вычищать шкурку. Я потянулся, было, машинально его погладить, но зверек встретил поползновение столь активным неодобрением, что я поспешил отдернуть руку. Однако, слегка задев пушистый мех зверя, я выяснил происхождение его странного имени — в густой шерсти прятались длинные, острые, гибкие иглы. И уж если присмотреться внимательно, этот зверь был барсуком ничуть не больше, чем его хозяин — нищим сторожем кладбища!..