Кровь драконов - [10]

— Я обычный следователь, который ловит обычных преступников, — тяготясь разговором, отозвался Робьяр, надеясь отбить интерес у собеседника. Никогда он не умел осаживать других людей, будь то прислуга или коллеги по работе. Невежливо казалось.

Надо было все-таки дождаться людей от городского Главы. Но Робьяру хотелось подольше не видеть кислые до оскомины лица бывших коллег, которые только и будут ждать, пока он удовлетворенно скажет: «Но ведь я вас предупреждал!»

Только ничего подобного Робьяр никому не станет говорить. Никакого удовлетворения от того, что нужно заново погружаться в мерзостное безнадежное болото, он не испытывает. Лучше бы он ошибся и все давно бы закончилось. И те кто умнее, понимали его правоту еще в прошлом году, а глупцы, все равно ничего не осознают. К тому же Робьяру хотелось самостоятельно и в одиночестве побродить по знакомым улицам, присматриваясь и «принюхиваясь».

— Простите, господин следователь, хотелось бы спросить, если позволите… — снова решился вступить в беседу возница, наклонившись в сторону пассажира и явно не интересуясь, куда правит.

— Спрашивайте, — нервно разрешил Робьяр, надеясь, что благовоспитанность лошадей простит небрежность возницы. А то дорога, знаете ли, мокрая, а кюветы — глубокие…

— А это верно, что вы слывете охотником?

— Я не люблю охоту, — угрюмо ответил Робьяр. — Зверей жалко.

— За что же вас зовут «охотником за драконами»? Я в газете читал…

— Не знаю. Разве в газете об этом не рассказывали?

— Я-то уж подумал, что верно вы за темным драконом прибыли охотиться.

— За каким еще темным драконом? — Робьяр прищурился, устремив взгляд в затылок спешно отвернувшегося возницы. — Вы что-то слышали?

— Ну, болтают люди всякое. Вроде как завелся у нас дракой, что людей жрет, — передернув плечами и понизив голос, пояснил собеседник. — Я бы не стал таким байкам верить. Драконы с всадниками они хоть и себе на уме, но вроде как простых людей не обижали. Но раз вы в город прибыли, то… — Он многозначительно притих, выжидая.

Серебряная игла Гнезда словно пришпилила взор Робьяра, то и дело возвращая к себе. Засунув мерзнущие руки в карманы пальто, а подбородок упрятав в плотно намотанный на шею шарф, Робьяр нахохлился на сидении, как больная птица.

«Драконы, — с отвращением думал он. — Кругом драконы… Все только и говорят о драконах. И никто не говорит о людях…» — Мельком, краем глаза он приметил какое-то затемнение над городом. Взглянул тревожно, угадывая тающий темный силуэт крылатого исполина, распростершего крылья над крышами…

Тьфу, это просто низкие дождевые тучи. И ничего больше.

Второй день Листохода.

— Не может быть! — донеслись с небес громовые раскаты чужого голоса, породившие болезненное эхо в хрупком сосуде полном тяжести и гудения, в который превратилась моя голова. — Живой Птенец!.. — обладатель голоса подумал и поправился: — Полуживой… — снова подумал и добавил с большим сомнением: — Или дохлый… Посмотри, Колючка, а?

Поскольку я не мог с точностью утверждать, какое из вышеперечисленных состояний наиболее соответствует действительности, то решил рискнуть и открыть глаза, справедливо рассудив, что хуже не будет просто потому, что хуже некуда. Веки поднялись с отчетливым скрипом. Я узрел барсучью морду прямо над собой и испытал непреодолимое желание снова зажмуриться. Барсук, впрочем, рассматривал меня вполне дружелюбными темными глазками и шевелил усами, принюхиваясь. А потом исчез из поля зрения, сменившись великаном, заслоняющим тусклое предрассветное небо.

— Привет, — сказал великан уже знакомым голосом. — Как оно? Ничего?

Я задумался. Лежать было очень неудобно, жестко и зябко. С усилием оторвав свинцовый затылок от неровной поверхности, на которой тот покоился, я чудом извернулся, пытаясь удержать равновесие и проводил рассеянным взглядом мелких тварей, бросившихся врассыпную. Надо полагать вся эта мелочь ночевала в моих теплых карманах и теперь спешила прочь, чтобы не платить за постой. Твердая поверхность, служившая мне постелью, оказалась каменной, мшистой от старости плитой, и на ее раскрошившейся местами поверхности я поражение разобрал буквы и цифры, сложившиеся в слова и даты.

— Что это? — шепотом спросил я сам себя, но ответ получил из уст говорливого великана, который на самом деле был вовсе не таким огромным, как померещилось спросонья.

— Могильная плита.

Я моргнул, машинально смахнул ладонью с поверхности плиты ворох сухих, почти прозрачных листьев, комья влажной земли, рассыпанные спички, зачем-то безуспешно пытаясь прочесть надпись. Потом ошалело огляделся, изучая тронутые осенним янтарем деревья, темные развалины чуть в стороне и еще несколько полуразрушенных каменных плит вокруг.

— Где это я? — хрипло осведомился я.

— А ты не глуп, часом? — Непрошеный собеседник издал смешок. — Под тобой и рядом с тобой могилы, попробуй догадаться, что за место?

Я, наконец, взглянул на болтливого незнакомца повнимательнее. Человек тоже изучал меня с откровенным любопытством и, кажется, с сочувственным пониманием. На первый и на второй взгляд этот человек выглядел бродягой — грязная хламида с корявыми заплатами, всклокоченные волосы, худое, плохо выбритое лицо со впалыми щеками, в руках старая заштопанная сумка с веревочными лямками. Однако на третий взгляд вся эта нищенская атрибутика казалась уже несколько нарочитой. Даже совсем пропащий бедолага не станет нашивать на старое пальто такие яркие заплаты. Поэтому я не стал спешить с выводами.