Кровь богов. Сага мертвых песков - [92]

— Сколько у тебя денег?

Сначала я подумал, что он собирается меня шантажировать.

— А тебе-то что до этого? — свирепо спросил я. — Может быть, ты забыл, что кроме денег у меня еще есть меч?

— Да ну тебя! — с нескрываемой досадой произнес Марендра. — Сикхи только и знают, что говорить о мечах. Но у меня есть интересное предложение.

— Какое? — равнодушно осведомился я.

— Начну издалека: благородный сикх покинул Мирут с огромным кошельком, в котором имелась значительная сумма, принадлежащая бабу. Естественно предположить, что сикх прибывает в Бомбей, имея цель потратить эти деньги, включая деньги бабу. У сикхов необыкновенно развит талант тратить деньги, поэтому они быстро исчезают. Старая сказка, знакомая до тошноты, — вино, карты, женщины.

— Насчет женщин ты не прав, — заметил я. — Никаких женщин в деле не фигурирует.

— Согласен, — с готовностью кивнул он. — Мы и не о них сейчас беседуем. Меня интересует другое: неужели благородный сикх, о котором у меня уже сложилось определенное мнение, не готов — или не расположен достать еще побольше денег?

— Почему тебя это интересует? — бесстрастно спросил я, внутренне замирая от предвкушения хорошей добычи.

— Потому что сикхи ничего не понимают в деньгах. Они тут же тратят их на вино, карты, женщин. О, прошу прощения, — поспешно добавил он, с хитрецой посматривая на меня. — Никаких женщин! Нетипичная история.

Так вот, — продолжал он. — Не скрою, я восхищаюсь выдающимися способностями самого благородного сикха из тех, кого мне приходилось видеть. Ну ладно, не буду долго рассуждать, спрошу прямо: у тебя еще есть какие-нибудь деньги? Кстати, я говорю при вознице — ему можно доверять?

— Он мой верный слуга, — ответил я, пытаясь понять, что надо моему собеседнику. — Он индус из очень низкой касты, и для меня он сделает все.

— Понятно, — кивнул Марендра Мукерджи. — А теперь слушай меня. У меня тоже есть деньги, и я предлагаю вот что: мы входим в партнерство, как говорят европейцы. Поясняю — ты представляешь деньги и мускулы, я представляю некоторые деньги и мозги. Ты не дурак и в состоянии понять, что при таком раскладе мы скоро станем очень богатыми.

Я молчал, обдумывая это неожиданно свалившееся на меня предложение.

— Ты меня надуешь, — наконец сказал я, бросив пытливый взгляд на Марендру Мукерджи. — Если сумеешь, конечно.

— Клянусь Вишной! — воскликнул он, сам искренне веря в свои слова. — Я буду блюсти тебе верность!

Он уставился на меня таким честным взглядом, что даже каменное сердце дрогнуло бы. Клянусь Ганешей, я поверил ему, хотя что-то внутри меня отчаянно этому сопротивлялось.

— Ладно, — сказал я наконец. — Посмотрим. Ну, и каков же твой план?

— Вот это другой разговор, — не скрывая усмешки, проговорил бенгалец. — Так вот, я хочу сказать о том, что в Бомбее много торговцев-персов. Понял? И еще я хочу сказать, что их слишком много и они слишком богатые…

Лал Сингх — рыцарь Востока

На базаре было шумно и оживленно. Разноликая толпа, на первый взгляд казавшаяся беспорядочной и хаотичной, на самом деле уверенно двигалась вниз, к реке. В этой массе людей можно было разглядеть самые разные типы, населяющие необъятную Индию: вот группа паломников-индусов тихо, но твердо прокладывает себе путь вперед, без устали работая локтями; вот огромный джат, не обращая внимания на толпу, решительно перешагивает через любые скопления людей, которые при этом нисколько не сопротивляются, — ведь всем известно, что джаты драчливы и агрессивны, к тому же никогда не расстаются со своей любимой окованной железом дубинкой. В толпе мелькали еще акали[50], их длинные волосы и фанатично горящие глаза сразу привлекали к себе внимание; очень заметны были также и мусульмане, которые демонстративно подбирали фалды своих одеяний, чтобы ненароком не коснуться ими индусов, при этом презрительные усмешки не сходили с лиц правоверных. У самой реки людской поток становился бурлящим водоворотом, в центре которого, погрузившись в глубокую медитацию, неподвижно сидел факир. Ему бросали монеты и складывали к его ногам различные подношения. Кружка для сбора денег была уже полна — никто не решился бы утащить оттуда хоть монетку, за исключением разве что мусульман, но сейчас и они не сделали бы этого, потому что в Бенаресе стоял самый разгар сезона паломничества.

Вместе с толпой к реке неторопливо двигался человек, который даже при первом взгляде разительно отличался от остальных. Это был рослый худощавый сикх, с высоким лбом, выдававшим в нем личность незаурядную, с тонким прямым носом, такими же тонкими губами и резко очерченными скулами — в отличие от большинства представителей его касты, он не носил бороды. Его лицо украшали лишь небольшие усики, постриженные на европейский или американский манер.

Одетый в простую одежду, с тяжелой саблей, висевшей у него на поясе, сикх задумчиво наблюдал за толпой. Можно было только гадать, какие причины побудили его прибыть в Бенарес. Само собой разумеется, он не появился здесь как простой паломник, ведь его каста соблюдает исключительную чистоплотность и воздерживается от сомнительного ритуала смывания своих грехов в водах Ганга одновременно с несколькими тысячами человек всех каст и национальностей. Вряд ли он приехал просто из любопытства или для знакомства с достопримечательностями города, хотя отчасти это было и верно.