Кровь богов - [131]

Октавиан Фурин подошел к легатам, когда те положили тело на землю. Меч вытащили раньше, и теперь молодой триумвир смотрел на лицо своего врага, мужественное даже в смерти.

– Ты был его другом, – пробормотал Октавиан. – Он любил тебя больше остальных.

Когда он поднял голову, его глаза покраснели от слез. Агриппа и Меценат подошли к нему и встали рядом.

– Вот и конец, – в голосе Агриппы слышалось чуть ли не изумление.

– Это не конец, – ответил Октавиан, вытирая глаза. – Это только начало. – И, прежде чем его друзья успели ответить, он повернулся к одному из легионеров Марка Антония. – Отруби ему голову, – голос нового Цезаря стал более жестким. – Положи к головам Светония и других Освободителей, которые пали здесь. Я отошлю их в Рим, чтобы их бросили к статуе Юлия Цезаря. Я хочу, чтобы люди знали, что я выполняю свои обещания.

Он наблюдал, как голову Брута отделили от тела и положили в матерчатый мешок, чтобы отправить в Рим. Октавиан надеялся ощутить радость от того, что последний из убийц получил по заслугам, и она пришла, нарастая с каждым вдохом.

Марк Антоний чувствовал себя старым и уставшим, когда наблюдал, как у трупов отрезают головы. Впереди его ждали торжественные процессии, и он знал, что ему следовало бы радоваться. Но перед глазами стояли тела последних Освободителей, оставленные гнить в одном из домов города Филиппы. Запах смерти прилип к его волосам и одежде, и он никак не мог от него избавиться. Уже слетались вороны и садились на лица людей, которые ходили и смеялись всего несколькими днями раньше.

Триумвир не мог объяснить грусти, накатившей на него. Он смотрел на поднимающееся солнце и думал о Востоке и египетской царице, которая воспитывала сына Цезаря. Антоний задумался, похож ли мальчик на его давнего друга, показывает ли он признаки величия, унаследованного от отца. Поразмыслив, он кивнул, полагая, что да. Может, к весне ему оставить Лепида в Риме, чтобы тот следил за его делами, а самому отправиться к Клеопатре, увидеть Нил и мальчика, которому со временем суждено править миром? Он дал себе слово, что так и поступит, и вдруг почувствовал, как уходят усталость и плохое настроение. Филиппам на долгое время предстояло оставаться городом мертвых, но Марк Антоний жил и знал, что красное вино и еще более красное мясо помогут ему восстановить силы. Он вдруг осознал, что остался последним живым полководцем своего поколения. А значит, заслужил право на спокойную жизнь.

Эпилог

Марк Антоний еще раз оглядел себя, стоя на пристани Тарса в сопровождении сотни высокопоставленных чиновников этого римского города. С воды дул ветерок, и выглядел римский триумвир в своей парадной форме и сверкающем панцире великолепно. Наверное, он мог и посмеяться над собой, над тем, что нервничал, как мальчишка, глядя на реку. Никто и предположить не мог, что египетская царица прибудет сама, но ее галеру несколькими днями раньше видели у берегов Сирии.

Наконец, вдали появилась огромная галера. Марк Антоний понял, что ее описание – не преувеличение. Весла сверкали на солнце: каждое из них было покрыто пластинками полированного серебра. Пурпурные паруса ловили ветер, облегчая жизнь гребцам на нижней палубе. Антоний улыбнулся. Возможно, на это и делался расчет, но в сравнении с яркими цветами корабля этот римский порт действительно выглядел унылым и облезлым.

Он с удовольствием наблюдал, как огромная галера подходит к пристани, и слышал приказы, отдаваемые на языке, которого не понимал. С одного борта убрали весла, и на пристань бросили канаты, которыми незамедлительно подтянули корабль к пристани, а потом закрепили. На палубе Марк увидел женщину, возлежащую под навесом среди моря ярких подушек. У него перехватило дыхание, когда она поднялась, грациозно, как танцовщица, и ее взгляд скользнул по ожидавшим ее мужчинам. Конечно же, не случайно она выбрала наряд Афродиты, оставляющий обнаженными плечи. Светло-розовая ткань отлично гармонировала с ее загорелой кожей, и Марк Антоний вспомнил про греческие корни этой женщины, проявляющиеся в ее вьющихся черных волосах с вплетенными в них золотистыми ракушками. На мгновение он позавидовал Юлию Цезарю.

Триумвир велел себе не забывать, что она правила Египтом вместе со своим сыном. Именно Клеопатра вела переговоры, когда армия Цезаря вторглась в ее земли. Именно благодаря ей Кипр вновь стал египетским и больше не принадлежал Риму. Ее галера по пути в Тарс проходила мимо этого острова, и ему оставалось только гадать, вспоминала ли она при этом Юлия и указывала ли на Кипр сыну.

На пристань перебросили деревянный трап, и, к удивлению Марка Антония, из трюма появились прекрасные женщины, которые шли и пели. Двенадцать чернокожих солдат первыми сошли с галеры и встали в два ряда, почетным караулом. Возможно, они понимали, как красиво смотрится их черная кожа на фоне полированной бронзы панцирей.

На трап взошла царица Египта, следуя за маленьким мальчиком, на плече которого лежала ее рука. Антоний смотрел на них как зачарованный, пока они шли к нему. Женщины сопровождали Клеопатру, продолжая петь, а она не шла – танцевала.