Кровь Ардана - [34]

А от него я бежал в подвал-склад и кидался к дереву. И спрашивал.

— Это у тебя много детей?

Или.

— Спой про сапоги.

И дерево пело. Так прекрасно, что дух захватывало. На всякий случай я отгородил его ящиками, мало ли кто его найти мог и что с мечтой сделать. А она тут проросла. Вот какая упёртая. Растёт себе в темноте и раньше почти забытая. Никто к ней не наведывался, ничем не укреплял.

Тогда я подумал, что такие упёртые мечты бывают только у детей. И стал таскать сыр ещё и воришке. Мальчонку звали Асмер Ловкие Руки. Говорил он тоже ловко, любил фокусы. Сидит себе весь такой светлый под решёткой в овале солнца и щебечет, лишь бы слушали.

Таким взаперти не место. Но мальчонку выпустят, да и по виду не сильно тосковал он. Хотя тяжело ему прежде доводилось, Барон плетьми лупил. Кругом отребья насмотрелся.

Я возвращался к дереву и осторожно тянул:

— Воровство?

А дерево себе затягивало об удалой доле и риске. И хотелось тут же куролесить и не знать отдыха. И всё равно было хорошо.

— Чьё ты?

Дерево молчало.

— Долго ты здесь?

— Спой мне об имени.

Дерево запело: Рисмус, Рисмус. Я даже всплакнул тогда. Я никогда не думал, что во мне столько хорошего.

Ходил я и к остальным. Всё время брать сыр или другие припасы с кухни дело рискованное. Скоро это должны были заметить и тогда я стал тратить заработанное на всякие мелочи, на сахар или чай. Я мог добыть уголёк или просто слушать. Да, слушать мне нужно было больше всего. В ту пору через меня прошло столько судеб, что я мог лопнуть ими.

Память, истории, привычки. Я впитывал их как жаждущий в пустыне и всё не мог насытиться. Спросить, я боялся спросить. Сколько у меня было шансов, что именно вот этот окажется творцом мечты. Риск был слишком большим.

А тем временем разразилось королевское послание.

Казнь. Это оглушило меня. Всех старых заключённых приняли решение казнить, и Деда-Зелерода, и ведьму Молру и пирата. А сними и ещё тех, кто больше года сидел. Тех, что особо неугодны были.

Как же так, думал я. Ведьма-Молра восприняла новость с деланным равнодушием, только пальцы дрожали. К тому времени я уже знал, за что она проклятие наложила. Там всё дело в кровной вражде было. А на свободе у неё три дочери осталось. И старшая даже противилась, семейное дело перенимать не хотела. Простоты ей хотелось. Вот уже и корову завела, чтобы молоко продавать.

Знал я и что пират бороздил просторы морей с самого детства. На свет его ещё на корабле привели, а там он почти на сушу и не сходил. Разве что где клад зарыть. Его любимый попугай Як умел читать стихи задом наперёд.

К тому времени я знал каждого заключённого и много историй. Но так и не выяснил, чья то была мечта. Тогда я принялся намекать, о листьях синих оговорился, о песнях. Но никто и виду не подал.

Всё должно было свершиться к концу месяца. Вот уже и пара мечтаний появились в камерах, но кто входил — сразу таяли. Раз мне довелось столкнуться с видением синеволосой бабушки. Раз — с большим булькающим котлом.

Дерево же в подвале так и не изменилось. Всё пело радостно обо всём на свете. Тихо и спокойно. Как будто ничего его и не волновало.

Вот и месяц к концу подходил и вернулся хитрый Визус. Поставил дорожную сумку и прозмеился к рабочему своему месту и всё перенюхал. А со стороны казалось, что устраивается. Так нет — всё он выяснял! По сторонам хитро глазками стрелял. И смотрел на меня когда думал, что я его не вижу.

— Что, Рисмус, говорят ты с заключёнными подружился? — поинтересовался Визус, когда я заканчивал еду разносить. Это был последний день моего проигрыша.

— Да не то чтобы, — ответил я и закончив с этим, взялся за документы.

Сегодня никак нельзя было спускаться в подвал. Визус так и сверлил меня глазёнками. Но не мог же он меня подозревать? То есть, он же не догадывался?

Да и с чего ему? Когда Визус поднялся и ушёл, у меня сердце в пятки ухнуло. Но нет, слава Творцу, в подвал тот не кинулся. Только вернулся с графином тёплой воды и принялся пить мелкими глотками.

Весь оставшийся день я как нарочно методично занимался бумагами. К вечеру Визус угомонился и теперь больше следил за новыми арестантами, чем за мной.

То же самое было и на второй день, и на третий. Хоть прямо Визус на меня никогда не смотрел, я всегда ощущал его внимание. И потому не подходил даже к лестнице в подвал.

Но всегда думал о поющем дереве. Ведь оно так же поёт сейчас там, в темноте. Совсем одно среди громоздящихся ящиков и пыли. И слабо светится, слишком мягко, чтобы кто заметил не знай, что оно там.

Я даже пару раз оставался, когда не нужно было. И только разжёг любопытство Визуса. Он как назло тоже находил дела и вечно крутился под боком.

— Что такое, дорогой Рисмус, что-то вы зачастили на службу?

— Скоро казнь, — говорил я.

Визус понимающе кивал, но всё так же гаденько посмеивался. Мне приходилось делать лицо камнем, благо, мы от троллевой линии это умеем. Перо скрипело по пергаменту. Я выводил одну закорючку за другой и не замечал, что рисую дерево. А думал о нём. О песнях и о том, как хочу оказаться внизу. В темноте и покое смотреть на мягкий свет и слушать. Слушать до самого конца и понимать, какой хороший мир.