Крот истории - [8]

Шрифт
Интервал

Меня и понесло. Спорю, ругаюсь, и с друзьями и с самим собою прежде всего. До хрипоты. До головной боли. Днями и ночами. Отстаиваю принципы, на которых воспитан, свою веру в социализм, в то, что политика партии на всех исторических этапах была в основном правильной. Но с толку сбит здорово. Спорить-то спорил, а позиции постепенно сдавал, там уступал, здесь частично признавал. Как я могу не признать, когда сама партия признает, когда в газетах об этом пишут, когда люди с закрытых совещаний эти факты приносят!.. Бывало неделями к диссертации своей не притрагиваюсь, все из рук валится. Придешь в библиотеку, книгу раскроешь, а кто-нибудь уже бежит: «Ты слышал?!» — ну и поехало!

Тимур же меня больше всех из себя выводил, равновесия лишал! Его обычно-то всегда больше к академизму тянуло, и занимался-то он не новейшей историей, как я, а эпохой абсолютизма почему-то, Луи Каторз, Елизавета Английская, но в тот год все равно что с цепи сорвался! Кричал, ругался — никакого удержу. Такая смелость, такая ярость — иной раз я с ним боялся по улице идти. И как-то слишком быстро в его мировоззрении совершался поворот в сторону все большего отрицания. Я, предположим, вчера только согласился, что массовые репрессии в сталинский период не были продиктованы объективной необходимостью, а он сегодня уже на Ленина руку подымает, завтра — на Маркса!.. А там, глядишь, уже и «Слово о полку Игореве» у него оказывается подделка: не в XIII, а в XVIII веке написано! Я не знаю, как и возражать ему, дверью хлопну и вон! А на другой день снова: я к нему или он ко мне. «Прости, погорячился, не так выразился, правильнее будет сказать…» — «Да-да, некоторая правда в твоих словах, может быть, и есть. Ты помнишь, как Маркс говорит…» — «Опять ты со своим Марксом!» — «Да, опять, опять!» — «Пошел ты, знаешь куда!..» Словом — на колу мочало, начинай сказку сначала… Вцепимся друг в друга, до оскорблений доходим, он меня «дворовой шпаной», я его «маменькиным сынком», а разойтись не можем.

Вот и получилось: мне бы вперед смотреть, в партию самое время вступать, — предлагают уже! — а я важные проблемы с Тимуром обсуждаю: можно ли наш строй назвать «госкапитализмом», да не была ли вредна резолюция X съезда о запрещении фракций?! Дни идут, а я с ответом тяну: потерял представление о том, чего хочу, потерял убежденность, и вижу кроме того: мой друг на меня не глядит. Меня спрашивают: как мол, готов? — а я колеблюсь, увиливаю, один день так думаю, другой наоборот! Пытаюсь поговорить с Тимуром начистоту, еще хуже получается, минута вовсе неподходящая: Тимур только что с реабилитированными сошелся, новые его приятели меня вовсе знать не желают, я для них дурак или циник. Ссоры, обвинения, Тимур мне кричит: «Вы со Сталиным устроили террор блатных! — (Это я со Сталиным устроил террор блатных, как вам это нравится, а?) — Теперь я понял тебя до конца! Испугался стать вором, стал мещанином! Я понял теперь, зачем ты к нам ходил!» И так далее. Я лишь, помню, ору ему на это в ответ: «А где логика?! Где логика?!» Потом как рвану ему: «А ты меня зачем приглашал?!» У него конечно припадок, но сил окончательно порвать друг с другом у нас нет. Вот я и хожу, мыкаюсь, «оттепель» хрущевская в полном разгаре, партком недоумевает, обижен, темп потерян, возможности упущены, не совсем еще, нет, но теперь надо дополнительную энергию прилагать, чтоб на тот путь возвратиться… Диссертацию я все же защитил, поднапрягся, заодно постарался себя обмануть, что меня привлекает лишь академическая, более или менее «чистая» наука, более или менее свободная жизнь, а карьера чиновника мне отвратительна…

И тут вторая ошибка! Под влиянием переживаний, будучи немного не в себе (даже запой был однажды), я решаю — жениться!.. Та жена, о которой я раньше упоминал, это вторая жена. А первая не для меня была, я, к сожалению, поздно сообразил. Неплохая баба, не злая, но… как бы вам сказать… слишком скромная, что ли… Ничего ей не надо было, только жить спокойно, просто, только семья, дети, работа, всегда у нее первый вопрос: «Вадим, а нужно ли нам это? А зачем?.. Ну, если ты считаешь…» Женился, тут же младенец. Жили неплохо, у нее квартира, я в академическом институте, потихоньку тащу свою тему, собираю материал для докторской, подвизаюсь на радио, для «Агентства печати» много пишу, меня уже знают как специалиста, приглашают кое-куда для консультаций, просят дать справку по тому или иному вопросу, определенное удовлетворение и даже продвижение есть, но чувствую все время: не то, не то! Слишком медленно, часто буксую, можно быстрее!

И верно: кто-то меня обходит. Смотришь: одного взяли референтом, другой отправился культурным атташе, третий торговым советником. Растут ребята, а у меня сплошная неперка, меня пока что-то и за рубеж не выпускают. Но тогда, правда, с этим труднее было. Вдобавок в институте ввязался в дурацкую интригу, и отношения у меня со многими портятся…

Не буду подробно о своей жизни в эти годы рассказывать, я и так отвлекся, скажу коротко: лет эдак десять — десять, не меньше! — проваландавшись, в партию я в конце концов вступил, с той женой развелся и женился во второй раз!..


Еще от автора Владимир Федорович Кормер
Наследство

В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960—1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Роман «Наследство» не имел никаких шансов быть опубликованным в Советском Союзе, поскольку рассказывал о жизни интеллигенции антисоветской. Поэтому только благодаря самиздату с этой книгой ознакомились первые читатели.


Человек плюс машина

В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960 —1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Важная тема романов, статей и пьесы В. Кормера — деформация личности в условиях несвободы, выражающаяся не только в индивидуальной патологии («Крот истории»), но и в искажении родовых черт всех социальных слоев («Двойное сознание…») и общества в целом.


Двойное сознание интеллигенции и псевдо-культура

В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960 —1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Важная тема романов, статей и пьесы В. Кормера — деформация личности в условиях несвободы, выражающаяся не только в индивидуальной патологии («Крот истории»), но и в искажении родовых черт всех социальных слоев («Двойное сознание…») и общества в целом.


Предания случайного семейства

В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960 —1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Важная тема романов, статей и пьесы В. Кормера — деформация личности в условиях несвободы, выражающаяся не только в индивидуальной патологии («Крот истории»), но и в искажении родовых черт всех социальных слоев («Двойное сознание…») и общества в целом.


Лифт

Единственная пьеса Кормера, написанная почти одновременно с романом «Человек плюс машина», в 1977 году. Также не была напечатана при жизни автора. Впервые издана, опять исключительно благодаря В. Кантору, и с его предисловием в журнале «Вопросы философии» за 1997 год (№ 7).


Рекомендуем почитать
Камень, храни

Даже в аду ГУЛАГа можно выжить. И даже оттуда можно бежать. Но никто не спасёт, если ад внутри тебя. Опубликовано: журнал «Полдень, XXI век», октябрь 2008.


На советской службе

…я счел своим долгом рассказать, каково в действительности положение «спеца», каковы те камни преткновения, кои делают плодотворную работу «спеца» при «советских условиях» фактически невозможною, кои убивают энергию и порыв к работе даже у самых лояльных специалистов, готовых служить России во что бы то ни стало, готовых искренно примириться с существующим строем, готовых закрывать глаза на ту атмосферу невежества и тупоумия, угроз и издевательства, подозрительности и слежки, самодурства и халатности, которая их окружает и с которою им приходится ежедневно и безнадежно бороться.Живой отклик, который моя книга нашла в германской, английской и в зарубежной русской прессе, побуждает меня издать эту книгу и на русском языке, хотя для русского читателя, вероятно, многое в ней и окажется известным.Я в этой книге не намерен ни преподносить научного труда, ни делать какие-либо разоблачения или сообщать сенсационные сведения.


Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков

«Я этому парню верю, так не врут», — сказал Р. Киплинг, прочитав в переводе автобиографическую повесть Юрия Бессонова «Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков». Киплинг — единственный, кто поддержал Ю. Бессонова в тот момент, когда Л. Фейхтвангер, Р. Роллан и А. Франс заявляли, что «Побег...» — клевета на молодое советское государство. Памятная поездка А.М. Горького на Соловки была организована с целью замять международный скандал, а книга Бессонова исчезла из многих библиотек...


Сталинщина как духовный феномен

Не научный анализ, а предвзятая вера в то, что советская власть есть продукт российского исторического развития и ничего больше, мешает исследователям усмотреть глубокий перелом, внесенный в Россию Октябрьским переворотом, и то сопротивление, на которое натолкнулась в ней коммунистическая идея…Между тем, как раз это сопротивление, этот конфликт между большевизмом и Россией есть, однако, совершенно очевидный факт. Усмотрение его есть, безусловно, необходимая методологическая предпосылка, а анализ его — важнейшая задача исследования…Безусловно, следует отказаться от тезиса, что деятельность Сталина имеет своей конечной целью добро…Необходимо обеспечить методологическую добросовестность и безупречность исследования.Анализ природы сталинизма с точки зрения его отношения к ценностям составляет методологический фундамент предлагаемого труда…


Том 5. Чудеса в решете

В пятый том сочинений А. Аверченко включены рассказы из сборников «Караси и щуки» (1917), «Оккультные науки» (1917), «Чудеса в решете» (1918), «Нечистая сила» (1920), «Дети» (1922), «Кипящий котел» (1922). В том также вошла повесть «Подходцев и двое других» (1917) и самая знаменитая книга эмигрантского периода творчества Аверченко «Дюжина ножей в спину революции» (1921).http://ruslit.traumlibrary.net.


Ковчег для незваных

«Ковчег для незваных» (1976), это роман повествующий об освоении Советами Курильских островов после Второй мировой войны, роман, написанный автором уже за границей и показывающий, что эмиграция не нарушила его творческих импульсов. Образ Сталина в этом романе — один из интереснейших в современной русской литературе. Обложка работы художника М. Шемякина. Максимов, Владимир Емельянович (наст. фамилия, имя и отчество Самсонов, Лев Алексеевич) (1930–1995), русский писатель, публицист. Основатель и главный редактор журнала «Континент».