Крот истории - [32]
Старушка Генриетта сидела там одна за своею конторкой, перебирая под настольной лампой библиографические карточки. Я пристроился у полок с Большой Советской Энциклопедией, искал тактико-технические данные современных кораблей. Нужных томов сразу не находилось. Я ругал себя за то, что не выяснил у татарина, какими материалами он пользовался. Было душно между стеллажами, от книг едко пахло пылью, хоть с виду все было чисто. Было также и темновато, надо бы включить большой свет, но я надеялся, что вот-вот найду… Я вообще-то не подвержен всяким астматическим удушьям, но здесь ощутил, что близок к приступу чего-то похожего…
Любезная Генриетта просеменила ко мне:
— Никак не найдете? Что вы ищете, скажите, я вам помогу…
— Нет-нет, благодарю вас, Генриетта Марковна, благодарю вас… я уже почти нашел… Э-э… Генриетта Марковна, я вот тут… э-э… хотел спросить у вас… — (Такие вопросы, какой я собирался ей задать, а до этого задал татарину, разумеется, здесь не полагались).
— Я вот что хотел спросить… Тут у нас ходит один э-э… маленький такой человечек… Он мне э-э… напоминает м-м… одного моего школьного товарища… А я подойти к нему не решаюсь, неудобно, боюсь ошибиться… Скажите, кто он, где работает… Знаете, у него еще что-то с левой ручкой… Сухая, что ли?
По мере того как я говорил, глаза ее округлялись, в них разгорался огонь, от него поехали интерференционные кольца, да так сильно и далеко, что библиотечный сумрак рассеялся!.. Но, видно, этого света ей все-таки недостало, она схватила меня за руку и потащила к своей конторке, восклицая: «Как замечательно! Как прекрасно! Как чудесно!» — и еще что-то в этом роде, чего я разобрать не мог…
— Как прекрасно! — повторяла она уже у конторки, поворачивая меня к свету то одним, то другим боком, чтоб разглядеть получше. — Нет, и не говорите ничего, не надо лишних слов! И не притворяйтесь, нехорошо! Нет-нет! Вы все уже сказали! Не беспокойтесь, перед вами — друг! Как я рада за вас! Поздравляю вас от всей души!.. Я так и подумала, когда увидела вас впервые, еще два года назад: «Вот, он, может быть, будет… достоин»… И все ждала, приглядывалась к вам и ждала… Поздравляю вас — вы молодец!.. Несите это высоко!..
— А вы?
— Ну конечно, конечно! Вы хотите меня обидеть?! Неужели вы могли предположить, что… Он же приходит сюда!.. А как вы думали?! Вы знаете, сколько он читает? Он столько читает, столько читает, он прочитывает все-все, до пятисот страниц в день! То есть в ночь, днем он приходит редко, любит работать ночью… Хотя вчера пришел именно днем… Был дождь, если вы помните, он пришел и сидел вон в том углу, за стеллажами, он всегда там сидит. Я всегда слышу, как он листает книги… А вот вчера чихал, простудился! Я не знала, чем ему помочь, вся исстрадалась, но как быть, не знала… Я, конечно, в тот угол даже не смотрю, когда он там, чтоб ему не мешать. А когда он уйдет, подойду и смотрю… Иной раз и книга на столике лежит, только что закрытая… Я ведь точно помню, что я ее туда положить не могла! Ах, и закладочка в ней, а ведь раньше ее не было, не было! Открою, а там свежая пометочка ногтем! Я же знаю: эту книгу два года никто не брал! О, я ведь и те книги тоже не просто так нашла! Прихожу утром, гляжу, глазам своим не верю! Вон тот шкаф весь разрыт, и на самом видном месте лежат эти книги… Я схватила их, разволновалась, сил нет, разглаживаю каждую страничку, каждую буковку. Положила назад, шкаф заперла. На другой день прихожу, не выдержала, достала их, раскрываю — ах! Новые поме-точки, которых вчера не было! Я же знаю, я не могла ошибиться!..А иногда он сердится, когда не может найти какую-нибудь книгу, ходит, кашляет так строго, у меня прямо сердце обрывается… Я однажды взяла чистые формуляры, бланки требований, и на видное место и положила. Наутро — ах! — заполнил, все-все, аккуратно, четко. Я их поскорей переписала (и хорошо сделала, потому что к вечеру, когда я опять их достала поглядеть, они чистыми оказались!), а сама в город, в библиотеку Ленина. Срочно! Ну, они нам никогда не отказывают, а тут, как на грех! — какого-то журнала нет! Пропал, говорят, давно пропал, бывает! Я умолять: надо, надо! Говорю: «Пожалейте, меня с работы выгонят, да и вам на орехи достанется! Чтоб было мне, хоть из-под земли!» Что же вы думаете? Разыскали! В Фундаментальной библиотеке, оказалось, есть этот номер… Но вы даже вообразить себе не можете… Вы знаете, что он больше всего ищет? Самиздат!.. Да-да, он его никогда не читал, только слышал, что такое теперь есть, видно кто-то из отдыхающих говорил между собой, а он и услышал! И заинтересовался!.. Вот и сами посудите, как мне быть! У нас-то ведь нет! Да нам и не дадут нипочем! Я уж хотела попросить у внучки, она студентка, я знаю: ей кавалер носит… Но боюсь!.. Что делать, ума не приложу! Вы не поверите, на что я однажды решилась… Принесла транзистор, поймала «Голос Америки» и оставила, будто забыла выключить! Вот здорово!.. Ночью поднялась, по коридору прокралась (комната-то у меня недалеко), слышу: приемник бормочет, пищит, он, видно, регулятор вертит, но, видно, сердится, нервно так, трык-трык! Ох, думаю, беда! Не нравится! Потом: трах! — и сломалось! И он дверью как хлопнет! Ушел… Я вбежала, и вовремя! Дым стоит синий, у транзистора всю середину будто огнем спалило. Пожар мог случиться! А покупала, говорили, что вечный… Но вообще-то он у нас добрый, он очень добрый! У нас его все любят… Буфетчица Катя, она девушка простая, как-то заметила, что он на кухню к ней зашел. Она меня и спрашивает: «Что, говорит, они больше всего предпочитают?» А я и сама не знаю! Говорю: «Знаешь, Катя, давай приготовим мусс. Мой покойный муж очень мусс любил. Может, и ему понравится»… Мы чашечку на стол в кухне и поставили. Утром Катя прибегает: пустая чашечка, скушал! Галочка-курьерша и говорит, глупенькая: «Это, мол, кошка!» Я на нее: «Молчи, как тебе не стыдно!»
В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960—1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Роман «Наследство» не имел никаких шансов быть опубликованным в Советском Союзе, поскольку рассказывал о жизни интеллигенции антисоветской. Поэтому только благодаря самиздату с этой книгой ознакомились первые читатели.
В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960 —1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Важная тема романов, статей и пьесы В. Кормера — деформация личности в условиях несвободы, выражающаяся не только в индивидуальной патологии («Крот истории»), но и в искажении родовых черт всех социальных слоев («Двойное сознание…») и общества в целом.
В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960 —1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Важная тема романов, статей и пьесы В. Кормера — деформация личности в условиях несвободы, выражающаяся не только в индивидуальной патологии («Крот истории»), но и в искажении родовых черт всех социальных слоев («Двойное сознание…») и общества в целом.
Единственная пьеса Кормера, написанная почти одновременно с романом «Человек плюс машина», в 1977 году. Также не была напечатана при жизни автора. Впервые издана, опять исключительно благодаря В. Кантору, и с его предисловием в журнале «Вопросы философии» за 1997 год (№ 7).
В. Ф. Кормер — одна из самых ярких и знаковых фигур московской жизни 1960 —1970-х годов. По образованию математик, он по призванию был писателем и философом. На поверхностный взгляд «гуляка праздный», внутренне был сосредоточен на осмыслении происходящего. В силу этих обстоятельств КГБ не оставлял его без внимания. Важная тема романов, статей и пьесы В. Кормера — деформация личности в условиях несвободы, выражающаяся не только в индивидуальной патологии («Крот истории»), но и в искажении родовых черт всех социальных слоев («Двойное сознание…») и общества в целом.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Не научный анализ, а предвзятая вера в то, что советская власть есть продукт российского исторического развития и ничего больше, мешает исследователям усмотреть глубокий перелом, внесенный в Россию Октябрьским переворотом, и то сопротивление, на которое натолкнулась в ней коммунистическая идея…Между тем, как раз это сопротивление, этот конфликт между большевизмом и Россией есть, однако, совершенно очевидный факт. Усмотрение его есть, безусловно, необходимая методологическая предпосылка, а анализ его — важнейшая задача исследования…Безусловно, следует отказаться от тезиса, что деятельность Сталина имеет своей конечной целью добро…Необходимо обеспечить методологическую добросовестность и безупречность исследования.Анализ природы сталинизма с точки зрения его отношения к ценностям составляет методологический фундамент предлагаемого труда…
«Все описанные в книге эпизоды действительно имели место. Мне остается только принести извинения перед многотысячными жертвами женских лагерей за те эпизоды, которые я забыла или не успела упомянуть, ограниченная объемом книги. И принести благодарность тем не упомянутым в книге людям, что помогли мне выжить, выйти на свободу, и тем самым — написать мое свидетельство.»Опубликовано на английском, французском, немецком, шведском, финском, датском, норвежском, итальянском, голландском и японском языках.
Книга «Русская судьба: Записки члена НТС о Гражданской и Второй мировой войне.» впервые была издана издательством «Посев» в Нью-Йорке в 1989 году. Это мемуары Павла Васильевича Жадана (1901–1975), последнего Георгиевского кавалера (награжден за бои в Северной Таврии), эмигранта и активного члена НТС, отправившегося из эмиграции в Россию для создания «третьей силы» и «независимого свободного русского государства». НТС — Народно Трудовой Союз. Жадан вспоминает жизнь на хуторах Ставропольщины до революции, описывает события Гражданской войны, очевидцем которых он был, время немецкой оккупации в 1941-44 годах и жизнь русской эмиграции в Германии в послевоенные годы.
Известный британский журналист Оуэн Мэтьюз — наполовину русский, и именно о своих русских корнях он написал эту книгу, ставшую мировым бестселлером и переведенную на 22 языка. Мэтьюз учился в Оксфорде, а после работал репортером в горячих точках — от Югославии до Ирака. Значительная часть его карьеры связана с Россией: он много писал о Чечне, работал в The Moscow Times, а ныне возглавляет московское бюро журнала Newsweek.Рассказывая о драматичной судьбе трех поколений своей семьи, Мэтьюз делает особый акцент на необыкновенной истории любви его родителей.
Книга принадлежит к числу тех крайне редких книг, которые, появившись, сразу же входят в сокровищницу политической мысли. Она нужна именно сегодня, благодаря своей актуальности и своим исключительным достоинствам. Её автор сам был номенклатурщиком, позже, после побега на Запад, описал, что у нас творилось в ЦК и в других органах власти: кому какие привилегии полагались, кто на чём ездил, как назначали и как снимали с должности. Прежде всего, книга ясно и логично построена. Шаг за шагом она ведет читателя по разным частям советской системы, не теряя из виду систему в целом.