Крошка из Шанхая - [69]

Мы сели в такси и поехали на улицу Хеншан. Дорогой никто не проронил ни слова. Тиан-Тиан сидел между Конни и мной на заднем сиденье, напряженный, как стальная пружина.

Время от времени Хуан восклицал что-то по-испански. Может, восхищался видом ночного города. Он впервые приехал в Китай. У себя дома, в маленьком испанском городке, он разве что в кино видел китайцев в традиционных национальных костюмах или китаянок в траурных одеждах. Как оказалось, его жена почти ничего не рассказывала о своей родине. И теперь он был несказанно удивлен, увидев современный, сверкающий многоцветием огней Шанхай.

Затем мы шли по узкой аллее в свете уличных фонарей меж стен, увитых плющом, пока не показался ряд зданий в европейском стиле. Вошли во дворик, освещенный огнями реклам. Это был китайский ресторан «Кухня Яна». Скромная и сдержанная обстановка, простая кухня, вкусная, почти домашняя еда. Уж не знаю, как это Конни, так давно покинувшей Шанхай, удалось отыскать этот уютный ресторанчик, затерянный среди глухих улочек и тенистых аллей. Но это действительно было чудесное место, где можно спокойно поесть и поговорить.

Конни предложила мне сделать заказ. К столику подошел владелец – таец по национальности – и начал беседовать с Конни, как со старой знакомой. На ломаном китайском Хуан заявил, что ни за что не станет есть куриные ножки и свиной рубец. По его словам, он имел несчастье попробовать эти два блюда сразу по приезде и тут же угодил в больницу с диареей.

– Пришлось везти его в госпиталь Хуашань и класть под капельницу, – пояснила Конни. – Правда, думаю, еда здесь ни при чем. Просто он только что приехал и еще не успел акклиматизироваться.

Тиан-Тиан, словно в забытьи, сидел рядом со мной с рассеянным видом и курил, не участвуя в разговоре. Он и так сделал над собой огромное усилие, согласившись на встречу с матерью, и сейчас не мог принудить себя улыбнуться ей и был не в состоянии заплакать.

Ужинали обстоятельно и неторопливо. Конни вспоминала время, когда она была беременна Тиан-Тианом, его появление на свет, их совместную жизнь до его тринадцатилетия. Ее память цепко хранила каждую мелочь минувших дней, и она бережно перебирала их одну за другой, как семейные реликвии.

– Во время беременности я часто сидела в изголовье кровати, глядя на календарь. На нем была изображена маленькая девочка, иностранка, за игрой в мяч. Она казалась мне самым прелестным созданием на свете. Я представляла, что у меня родится такая же чудная крошка, и вот свершилось чудо, мечты сбылись, и у меня появился милый малыш. Я ничуть не расстроилась, что это мальчик, такой он был хрупкий и красивый.

Произнося эти слова, Конни смотрела на Тиан-Тиана, но тот сидел с безучастным видом и сосредоточенно чистил креветку. Она кратко пояснила мужу по-испански, о чем только что рассказывала нам. Хуан кивнул в знак согласия и, обращаясь ко мне, заметил:

– Очень привлекательный, но слишком женственный.

Я молча потягивала вино.

– А в пять или шесть лет Тиан-Тиан уже умел хорошо рисовать. Однажды он нарисовал забавную картинку и назвал ее «Мама вяжет свитер на софе». На этом рисунке у мамы было целых четыре руки, а у клубков шерсти, разбросанных по полу, – глаза. Он всегда спрашивал, как это у меня получается смотреть телевизор и вязать так быстро, что только спицы мелькают, – голос Конни звучал глухо, но при этом она неестественно громко, словно по приказу, смеялась.

– Я рисовал только папу, как он ремонтировал велосипед, – неожиданно произнес Тиан-Тиан.

Я взглянула на него и сжала его холодную руку. За столом воцарилась тишина. Похоже, даже Хуан понял, что имел в виду Тиан-Тиан. Он невольно нарушил табу, затронув запретную и неприятную тему. Все, что так или иначе было связано с умершим отцом, звучало трогательно, но как-то нелепо.

– А еще я помню, как в девять лет Тиан-Тиан влюбился в шестилетнюю девочку, причем так сильно, что… – Конни перешла на китайский, чтобы дорассказать эту историю. На ее лице появилось выражение мягкого укора, как у матери, вспоминающей детские проделки сына, но во взгляде сквозила тревога. Она все говорила и говорила, будто от этого зависела ее жизнь, будто ей нужно было собрать все свое мужество и выдержать это испытание во что бы то ни стало, -…он отдал этой девочке все свои сокровища – будильник, вазочки, стеклянные шарики, комиксы, коробку шоколадных конфет. Он даже стащил у меня губную помаду и бусы и все бросил к ногам своей малолетней возлюбленной из соседнего дома. Он был сущим дьяволенком, тащил все, что попадалось под руку!

Она жестом изобразила отчаяние и снова громко рассмеялась. В ее голосе, который вибрировал в воздухе, как звуки расстроенного рояля, чувствовалась скрытая паника.

– Мой сын способен позабыть все на свете ради любимого существа! – обратилась ко мне Конни и беспомощно улыбнулась. В тусклом свете ресторанного зала я прочла в ее взоре противоречивые чувства: и любовь, и зависть.

– Может, пойдем домой? – спросил у меня Тиан-Тиан, нарочито зевая.

Конни взволновалась.

– Если ты устал, поезжай и отдохни, – предложила она и попросила подать счет. Потом знаком велела Хуану достать из сумки два цветных свертка.