Кронштадт - [33]

Это, конечно, душу его понесло. Сам же он, с улыбкой от уха до уха, вытянулся, отдал честь и сказал:

— Здрасьте, товарищ Надя.

Она ответила сухо:

— Здрасьте. — И мимо прошла, будто Виктор был не человеком, пришедшим на свидание, а деревянным столбом для подвески проводов. А когда Виктор двинулся за ней, бросила коротко: — Не иди рядом.

Ладно, Виктор приотстал. Вот же (думал он) маменькина дочка боится, чтоб маменька из окна не увидела. Да зачем мне этот детский сад?

Но, размышляя таким образом, Виктор послушно шел за Надей, словно посторонний прохожий. Свернув на Интернациональную, нагнал ее, пошел рядом. Она и бровью не повела. Запрета, однако, на сей раз не последовало.

— Как сочинение написала? — спросил Виктор.

— Ничего. Пятерку получила.

— Поздравляю, Надюша, — обрадовался Виктор. — Вот здорово! А какая была тема?

Надя повернула влево на улицу Комсомола:

— Ну, я пришла.

— Куда пришла? — опешил Виктор.

— К подруге.

— Да какая подруга?! Я же тебе свидание назначил!

— Я на свидания не хожу. До сви… Прощайте, — сказала она и шагнула к парадному, из которого бил сильный кошачий дух.

— Надя, погоди! — Виктор проворно заступил ей дорогу. — Нельзя же так. Я с чистой душой к тебе, а ты… Я ведь не кусаюсь. Чего ты боишься?

— Я не боюсь. — Она подняла на Виктора взгляд и тотчас отвела в сторону. — Мы уговорились с подругой заниматься. В пятницу письменная по математике.

— До пятницы еще ого-го сколько времени, так что часок вполне можно погулять. Пойдем, Надюша, я тебе всю математику расскажу — от а плюс бэ в квадрате до бинома Ньютона.

Надя помотала головой. Однако не прервала его настойчивых слов, слушала с задумчивым видом, потом сказала:

— Пойдем. Только не час, а полчаса погуляем.

Они пошли по Советской, вдоль старых офицерских флигелей, в чьи окна смотрелся светлый вечер. Перешли по мостику Обводный канал. В этой части Якорной площади, за Морским собором, было безлюдно. Только у дверей артклассов торчал толстенький главстаршина с сине-белой повязкой на рукаве — покуривал, пялил скучающие глаза на идущую мимо парочку.

За оврагом плотной зеленой стеной стоял Летний сад. Склоны оврага тоже были зеленые, деревья тут лишь недавно выгнали листья и казались окруженными нежным салатным дымом. По дну оврага бесшумно тек тонкий ручей. Слева виднелся голубой прямоугольник бассейна. Этот уголок Кронштадта очень смягчал его суровый облик.

Медленно шли они вдоль оврага. Виктор искоса поглядывал, как переступают белые босоножки, одна — другая, одна — другая, до чего занятно!

— Этот овраг, я слышал, для того прорыли, чтоб вода из дока выливалась самотеком в тот бассейн, — сказал Виктор. — Да?

— Кажется, — рассеянно ответила Надя.

— А из бассейна ее в залив, что ли, откачивают?

— Не знаю.

— Эх ты, кронштадтка! Свой город не знаешь.

— А что я должна знать? Я Кронштадт не люблю и уеду скоро отсюда.

— Куда уедешь?

— В Ленинград. Буду в мединститут поступать.

— Ах ну да, ты же говорила! Правильно, Надюш! Перебирайся в Питер, а я отслужу на флотах — тоже вернусь в любимый город. Будем вместе гулять. Я тебя поведу в «Пятилетку», это наш Дом культуры. Там каждую субботу танцы. Потанцуем с тобой, а?

Надя не ответила. Она была задумчивая сегодня. Сорвала былинку, покусывала нежный стебелек. А уж Непряхин Виктор старался!

— У нас во дворе жил настоящий бандит, он из нагана отстреливался, когда за ним пришли, и одна пуля попала в окно первого этажа, а там паралитик сидел в своей коляске, трубку курил, так поверишь, пуля прямо в трубку угодила, выбила ее из зубов. Паралитик до того испугался, что вскочил и побежал прятаться в чулан. А ведь он десять лет сидел с неподвижными ногами…

Надя слабо улыбалась, слушая.

— Ты почему такая грустная? — вдруг спросил он.

Она не ответила. Как раз они дошли до бассейна, остановились на краю оврага. Было очень тихо, безветренно. Вечер наливался жемчужным светом, предвещая таинственные изменения белой ночи, когда улицы становятся незнакомыми, а дома — легкими и как бы ненастоящими. Вдруг Виктор заметил, что Надя дрожит.

— Тебе холодно? — сказал он. — Эх, я по форме три!

Форма номер три означала фланелевую рубаху, надетую поверх белой форменки, и черные брюки. Бушлат, который Виктор мог бы накинуть на Надю, в эту форму не входил. Отважился Виктор, обнял Надю за плечи.

— С ума сошел? — Надя уклонилась гибким движением и быстро пошла обратно.

Ну, детский сад!

Когда проходили мимо Морского собора, Виктор прочел на афише:

— «Музыкальная история»! Это надо посмотреть, Надюш. Мировая комедия, я слышал.

И уже без всякой надежды спросил, когда дошли они до пропахшего кошками подъезда Надиной подруги:

— Так как, сходим в субботу в «Максимку»?

«Максимкой» в Кронштадте называли кинотеатр имени Максима Горького, помещавшийся в Морском соборе.

Надя вскинула на него глаза — большие, недоверчивые и словно бы ищущие защиты.

— Зачем ты пришел? — спросила. — Что тебе надо?

Не сразу ответил Непряхин:

— Нравишься ты мне, потому и пришел. Если неприятно, ты прямо скажи, и я не приду больше.

— Неприятно, — кивнула она, и опять показалось Виктору, что ее трясет мелкой дрожью. — Не хочу тайком… стыдно это…