Кролик, или Вечер накануне Ивана Купалы - [8]

Тут одна из дорог-то и есть – мы прямо к Евсюкову по ней доедем.

Прямо отсюда. Только поезда подождать надо.

– А станция-то где? – спросил недоверчивый Гольденмауэр.

– А зачем тебе станция? Билеты брать? – резонно спросил Рудаков и лег под кустом, раскинув руки.

Синдерюшкин свернул козью ножку, больше похожую на фунтик^2 с семечками, и улыбнулся.

– Хорошие тут места. Я бы поселился тут – кролей бы разводил.

Впрочем, кроли-то гордые животные. Я вот жил в Литве, кролей разводил. Там, знаете, настоящие кролики-националисты были, лесные братья.

Синдерюшкин замолчал и затянулся козьей ножкой, и мы поняли, что настал час поучительной истории.

И он рассказал нам историю про литовского кролика.

Итак, жил на свете один Кролик. Это был толстый упитанный Кролик.

Кролик был по национальности литовцем. Так по рождению, а не потому, что его предки жили там до 1939 года. Весил литовский Кролик полцентнера. За день этот Кролик съедал мешок травы.

Но пришла пора, одинаково печальная для всех пушных и непушных зверей. Пришла пора его самого съесть. Надо сказать, что Кролик – не кабан, его не режут, а бьют по носу. Сильно бьют кроликов по носу, и оттого жизнь их истончается.

Это очень неприятное обстоятельство в их жизни, как ни печально мне это и грустно рассказывать. И тогда мне было тоже очень грустно, переживал я, хотя был уже не совсем мальчик.

В ночь перед казнью Кролик проделал дырку в загоне и бежал. Его пытались остановить, но он бросился на хозяина, белорусского человека, оккупанта, последовательно проводившего геноцид литовских кроликов. Он бросился на него и стукнул врага головой в нос. Потом он полз как солдат-пластун, он прижимал уши и поводил носом как сапер, потом он бежал, подкидывая задик как трофейщик, и, наконец, несся, как иные кавалерийские скаковые кролики.

Никто его с тех пор не видел.

Вот и бродит по городам и весям беглый Кролик. Он проходит, невидимый, через границы, он говорит со своими братьями, и другие кролики присылают ему ходоков. Такие дела.

Тут странной притче Синдерюшкина пришел конец, но одновременно за кустами завыло и заскрежетало. Приближалось что-то огромное и страшное – но когда оно вынырнуло на поляну, оказалось, что это поезд из двух вагонов.

IX

Слово о том, что кролики не всегда то, чем они кажутся.

Вагоны были совершенно обычные, но только очень старые и скрипучие.

В углу у двери обнаружилась куча березовых веников. Синдерюшкин нагнулся к этой куче и сказал ласково:

– Здравствуйте, дедушка! С почином вас!

Из кучи высунулась борода, и тоненький голосок ответил:

– Ну а как же-с! На Аграфёну Купальницу-с! А ранее – никак не можно-с…

Я представил себе мир вагонных существ, существ, живущих наподобие домовых в идущих и стоящих поездах, но рассказывать я ничего никому не стал – тем более, что Гольденмауэр сам начал говорить.

– Все-таки, Ваня, – сказал он, обращаясь к Синдерюшкину, – все-таки не понимаю я твоего чувства к кроликам. Я кроликов боюсь. Они загадочные и непонятные. Вот гляди – сейчас все смешалось – ирландский католик совсем не то, что бразильский, а американский – не то, что немецкий. Не говоря уже о протестантах. Все действительно смешалось, как гоголь-моголь в доме Облонских. И повсюду эти кролики

– вот жил я как-то в иностранном городе К., и там под Пасху всегда обнаруживалось много чего загадочного. Вот, например, история с кроличьими яйцами. Сколько и где я ни жил, но никто мне не сумел объяснить, почему символом Пасхи во всей Европе является заяц с яйцами. То есть не в том дело, что заяц не кастрат, а в том, что он яйца либо несет в котомке, либо среди них, яиц, этот заяц радостно лапами разводит. А сидят эти уроды по витринам, и яйца лежат у их ног или лап, будто бракованные пушечные ядра…

Сидят эти шоколадные, кремовые, плюшевые и глиняные зайцы с шоколадными, кремовыми, плюшевыми и глиняными расписными яйцами – и никто не может мне объяснить этого причудливого сочетания.

– Зайцы рифмуются с яйцами, – жалобно сказал я.

– Только в русском языке^3, – мгновенно отреагировал

Гольденмауэр.- А с другими символами как-то проще. С вербами (как, кстати, и с елками) понятно – климат.

А вот яйца с зайцами… Плодятся эти зайцы как кролики по весне, недаром они размножались под радостным посвящением Venus. Все кролики носятся туда-сюда со своими и чужими яйцами.

Мария Магдалина, что принесла императору Тиберию округлый плод птицеводства, услышала в ответ, что скорее белое станет красным, чем он поверит в воскрешение из мертвых. Налилось куриное яйцо кровью, и все заверте…

Гольденмауэр нас изрядно напугал. Мы не обратили внимания на кондуктора, даже если это и был кондуктор. Мы не испугались человека, что вез, прижимая к груди, огромный могильный крест. Крест был сварной, из стального уголка, крашенный противной серебряной краской – но что нам было до него, когда придут кроли-кастраты, и всем трындец. Мы даже не обратили внимание на двух дачников, на головах у которых были пасечные шляпы с опущенными пчелиными сетками.

– Да уж завсегда кровью-то нальется, – сказал бывалый Рудаков.

– Не перебивай, – шикнул на него Синдерюшкин.