Крокодилия - [14]

Гаррет заплакал.

Она обняла его и стала утешать.

— Я живу в страхе, что сделаю ему больно, Дом. Знаешь, мне снятся кошмары, что я причиняю боль моему ребенку. Или даже убиваю его. Я люблю его больше всего на свете, больше собственной жизни, и все время боюсь причинить ему боль. Подумать только — ты посмотри на него — подумать только, что я могла его ударить. — Она тоже заплакала, укачивая ребенка. — Подумать только, что я это сделала. Что бы мы там ни говорили о маме, ударила ли она нас хоть раз? Вот так? Хоть раз? А я люблю этого ребенка. И ударила его по лицу. Теперь у него может остаться шрам на всю жизнь. У меня такой темперамент, Доминик. Я такая вспыльчивая. Это жестоко. Но кто мне помог? Никто. Я говорю людям: "Слушайте, я боюсь, что могу причинить боль моему ребенку". А они отвечают: "О, ты не сможешь сделать ему больно. Не волнуйся. Ты же мать". Мне никто не помогает. Никто. А Стивен даже не знает.

— Анна, ты любишь Стивена?

— С самого начала? Не знаю… Поначалу он мне был нужен, чтобы сбежать из дома. Поначалу да. Я любила его. А сейчас? Не уверена. У него есть кто-то еще. Это всё, что я знаю. До того, как он встретил меня, он даже не целовался ни разу. Даже не знал, как это выглядит. Как это делать. Мне пришлось за шкирку тащить его в постель. Я его всему научила. Каждый ебаный пустяк. Точнее, каждый пустяк насчет ебли. Я из него сделала любовника, настоящего, помешанного на сексе любовника, уверенного, сильного, нежного, эротичного. Но пользуется ли он этим, чтобы сделать меня счастливой? Нет. Он с кем-то трахается тайком от меня. Боже! От этого свихнуться можно. Я ведь создала его. Эту сволочь! А как же я? Я! Я использовала его, чтобы уйти от родителей, а теперь использую Гаррета, чтобы уйти от него. А когда от меня уйдет Гаррет, я просто заползу куда-нибудь, тихо умру, и с моей жизнью наконец-то будет покончено. Конец Анны Кэтрин Нил. И меня наверное похоронят рядом с мамой, и мы проведем вечность, терзая друг другу кости. О, какой кошмар!

Вечером, в надежде отвлечься и развеселиться, я решил пойти в кино. Единственное, что шло поблизости, был диснеевский "Питер Пен". В зале было полно громкоголосых детей и их раздраженных родителей. Но я наслаждался каждым кадром. Я сидел, пил колу, грыз шоколад и потерялся в волшебной стране. Я пытался разобраться во всём, что случилось в моей жизни, думал о сестре и Стивене, сестре и Гаррете, Стивене и его страхе всё упустить, о себе и матери, о матери и отце. Но больше всего о моем Билли Кроу.

Выйдя из кинотеатра, я заметил, что рядом стоит какой-то мальчик, смотрит на меня. Улыбнувшись, он отвернулся. Я подождал, когда он обернется снова, и улыбнулся ему. Он засмеялся.

Я подошел к нему.

— Посмотрел фильм?

— Да.

— Замечательный, правда?

— Великолепный.

— Меня зовут Доминик.

— Сэм.

— Привет, Сэм. Живешь рядом?

— Чуть-чуть на автобусе.

— Может, выпьем вечером?

— Конечно. Я тебя еще в кинотеатре заметил. Ты видел, что я на тебя смотрю?

— Нет. Прости.

— Неважно. Я уж собирался проследить за тобой, узнать, где ты живешь.

— Ну и ну!

— Ты удивлен?

— Восхищен. По правде сказать, я бы, наверное, сделал то же самое, если бы заметил тебя первый.

— Ну так значит, мы квиты.

— И открыли карты.

Я договорился с Сэмом встретиться вечером и всю дорогу до дома пробежал, напевая мелодию из "Питера Пена".

Это история о том, как я родился.

Когда-то я был просто гулом в скорлупе, плавал стайкой рыбок в пруду материнского живота, прислушивался к несмолкающему шепоту, струящемуся от ее напряженного позвоночника, купался в довольстве и тепле своего пузырька крови. Я не знал, кто я и что я, у меня не было значения и цели, я был полон чужими надеждами. Мозг мой был белым и гладким, сны не беспокоили меня, глаза были плотно закрыты в гулкой тишине. Голос матери долетал до меня, далекий и приглушенный, как мурлыканье гигантского котенка, и я сознавал, что я — одновременно конец и новое начало истории, совершающейся вне меня.

Когда подошло время, и я почувствовал, как мой разум скручивает и заполняет некая цель, я напрягся и выскользнул в мир из своего маленького темного пруда. Я повис в воздухе, как освежеванный кролик, кровь закапала из моего носа и пальцев. Меня положили на руки матери, и я дотронулся до ее груди, оставив вокруг соска кровавый отпечаток. Я слышал голоса, воркующие мое имя, дарящие мне подлинность на странной, новой планете. Мать поцеловала нежный пушок на моем черепе, и ее слезы потекли по моему лицу.

— Новое начало, — произнесла она.

— Куда это ты собрался? — поинтересовалась сестра, когда я, помывшись и побрившись, сбежал вниз по ступенькам.

— Выпить. С другом.

— С этим психом-соседом, — подсказал Стивен.

— Нет. Не с Билли. С другим.

— Придешь поздно? — спросила Анна.

— Не знаю. Но если не вернусь ночевать, не волнуйтесь.

— Избыток секса вреден для мозга, — заметил Стивен.

— Вот почему ты и стал слабоумным, мой мальчик, — Анна ткнула его в бок, и они поцеловались. — Ну тогда до завтра. Развлекайся.

— Ладно.

Вечер с Сэмом был великолепен. Мы немножко выпили, потом вышли поесть, потом опять вернулись к нему. Он жил с матерью, но друзья, как он объяснил, часто у него оставались.