Кроатоан - [30]

— Идите в казармы и немного отдохните. Поешьте, сходите в душ. Если вы понадобитесь, я позвоню.

— Есть, сеньор. — Мавр смотрит на Де Сото и Бюст, которые уже успели развернуться.

По какой причине, если таковая вообще существует, люди движутся, словно по конвейерной ленте, — безоружные, беззащитные, как марионетки в руках судьбы? Вот какая философия бурлит в котелке Ларедо, а топливом служит усталость. Но доктор Гарригес не дает ему поразмыслить.

— Есть новости?

— Я надеялся узнать новости от вас.

Гарригес качает головой:

— Это ни на что не похоже, с подобным не сталкивались ни я, ни мои коллеги.

— Значит, нас таких двое.

— Трое, — вставляет Саласар.

— Вы видели снимки из Лондона? — Гарригес принимает из рук ассистентки планшет и показывает экран Ларедо: кажется, по парку бегают свиньи, тычутся в деревья, скамейки, фонари, ползают, обнюхивают друг другу зады. Однако Ларедо различает груди, ягодицы, животы, бедра — с этого ракурса не видно только голов. На другом изображении люди в саду застыли как столбы, все глядят в одну сторону. — Этого мы точно не знаем, клянусь вам. Совсем. Однозначно это не симптомы известных нам вирусов. Но если у вас остаются сомнения, пройдитесь с экскурсией по музею. Знаете, как это надевать? — Доктор указывает на вешалку с костюмами химзащиты. Сам он уже одевается. — Простите, что все так внезапно, но у нас не хватило времени на подготовку.

— Я могу помочь вам с костюмом, — вызывается Саласар.

Ларедо принимает помощь и покрывает сначала ноги, а потом и все тело странным материалом с алюминиевым отливом. Голову во время прогулки прикрывать необязательно, если он не собирается подходить к кабинам, поясняет Саласар. Ларедо ведут к туннелю: на входе — пластиковые шторки, а ширина позволяет Гарригесу двигаться рядом. Саласар следует за ними.

Их со всех сторон обдувает струями пара из трубок, так что Ларедо чувствует себя автомобилем внутри мойки. Трубопровод поворачивает буквой «U»; на его изгибе — еще один фильтр, отсюда открывается доступ к запечатанным входам в кабины.

— Когда произошла перемена? — спрашивает Ларедо.

— Не более…

— …тридцати минут назад, доктор, — приходит на помощь Саласар.

— Совершенно верно. Кстати, это единственный до сих пор раз, когда имели место перемены.

— Сколько их?

— Здесь было шестеро… Теперь их пятеро, мы потеряли Случай-Р. И… — Из коридора видны одиночные кабины. В первой из них человек в защитном костюме машет Гарригесу, как будто прощаясь, второй человек укрывает простыней лежащую на носилках фигуру. Ларедо видит, что эта фигурка слишком мала для взрослого человека. — Ага, мне сообщают, что мы только что потеряли Случай-Х. Осталось четверо.

Гарригес переходит ко второй кабине, внутри лежит маленькая фигурка.

— Святой Господи Боже… — шепчет Ларедо.

Кажется, впервые за всю жизнь он произносит нечто подобное. Ларедо никогда не был религиозным, и его восклицания в самые драматические моменты никогда не отличались оригинальностью. Ларедо с ужасом вспоминает, что «Святой Господи Боже» — так говорила его бабушка, когда сам он был в возрасте существа, лежащего перед ним на носилках: обнаженного, привязанного ремнями и перевитого проводами.

— Под конец мне пришлось дать ему анестезию, — шепчет Гарригес с ноткой печали, как будто он не может позволить себе роскошь предаваться чувствам. — Клянусь, с этим Случаем мы терпели до последнего. Ему восемь лет. Его доставили из Хаэна сегодня утром, жевательные движения не прекращались ни на минуту. Когда он откусил себе язык, мы вмешались и вставили ему марлевый кляп — он и его разжевал. Тогда мы заменили кляп на стальной.

— Вы правильно поступили. Оставьте его как есть. А лучше — устраните, если он вам больше не нужен.

— Очень хорошо, спасибо. — Гарригес переходит к следующей кабине. — Случай-С способен протянуть дольше всех из поступивших к нам. Женщина, двадцать четыре года. Этот похож на ваш Случай-Э: ее обнаружили одну в туалете торгового центра на юге Мадрида. Это в определенной мере ее и спасло. Остальные жертвы разорвали друг друга. Раны, которые вы видите, нанесла себе она сама.

— Она до сих пор шевелится, — замечает Ларедо; по его шее стекает пот. Лежащее тело, привязанное толстыми кожаными ремнями на расстоянии нескольких сантиметров один от другого, включая лоб, глаза и рот, сотрясает носилки. Между двумя ремнями высовываются груди, между двумя другими — коленные чашечки. Пальцы на ногах извиваются, направляемые слепой несокрушимой волей. Забинтованные до бесформенности кисти рук барабанят по носилкам.

— Она делает это безостановочно, — уточняет Саласар из-за спины Ларедо.

— Она почти единственная, кто у нас остается, чтобы вскрыть живьем. — Гарригес заглядывает Ларедо в глаза. — Но, откровенно говоря…

— Сделайте это. Сделайте все, что должны сделать. А потом устраните ее.

— Я знаю, но мой опыт подсказывает, что мы вряд ли что-то найдем. Нет никаких признаков заражения или интоксикации. Мы отбросили все возможности, кроме вируса. Ждем результатов очередной партии анализов на антиген, однако все предыдущие посевы дали отрицательный результат…