Кроатоан - [26]

— Хватит уже об этом, — обрывает она.

Их оглушает волна полицейских машин и броневиков, едущих навстречу. А потом они утыкаются в небольшую пробку, возникшую из-за очередной проверки. Машины Транспортной гражданской гвардии выстроились в зеленый барьер, перед ним желтым светом блестят фонарики полицейских. Нико, как ни странно, ничуть не обеспокоен.

— Они никого не проверяют. Просто перекрывают дорогу на М-607, ясное дело, из-за армии. Нам придется свернуть, только и всего.

Гвардеец рассматривает их через опущенное окошко. Фуражка его намокла, люминесцентный жилет тоже, хотя дождя почти нет.

— Кабальеро, куда вы направляетесь?

— Домой, — отвечает Нико. — Мы живем в Трес-Кантос.

— Шоссе перекрыто. Вам придется ехать в объезд. Когда доберетесь до дома, никуда не выходите.

— Конечно-конечно, спасибо, — соглашается Нико.

Полицейский отходит, «тойота» едет дальше.

— Что будем делать, если найдем Фатиму Кройер? — На самом деле Кармелу больше интересует вопрос «Что будем делать, если ее не найдем?» или еще короче: «Что мы будем делать?»

— Поедем в обсерваторию.

Глаза ее округляются от удивления.

— В обсерваторию этологов?

— Да. Мандель писал, что именно туда я должен отправиться вместе с тобой и с Фатимой.

— Зачем?

— Понятия не имею. Но Мандель добавил, что, даже если обсерваторию уже закрыли, мы все равно должны оказаться в этом районе.

Кармела пытается рассуждать. Но она устала, напугана и думать ей нелегко. Единственный вывод, к которому она приходит, несет в себе еще одну загадку.

— Предположим, Мандель что-то предвидел, что-то знал, — задумчиво произносит девушка. — Но если он нуждался во мне для расшифровки этих файлов — почему он не отправил их прямо мне?

— У меня есть вопрос поинтересней. Зачем выжидать два года до самого дня, когда все это произойдет? Не понимаю. Почему он не собрал нас раньше? И зачем, черт подери, понадобилась эта красотка? Фатима… Наркоманка, папина дочка, член жестокой секты Логана… С какой радости я должен ей помогать?

— Может быть, он… ее любил, — говорит Кармела.

Нико криво усмехается:

— Мне знакомо это чувство. Я его любил.

Наступает тишина, только тикает метроном дворников; Нико выключает их перед поворотом на Алкобендас. Вдалеке, в блеске ночных огней, поднимается клуб липкого черного дыма. Вой обезумевших сирен.

— Мне не было никакого дела, — рассказывает Нико, словно отвечая на не заданный Кармелой вопрос. — Серьезно. Я не возражал против его… его связей с девочками и мальчиками… Но, ради бога, зачем было выбирать именно эту наркушницу и Логана? Ее он отымел, когда она была пятнадцатилетней девчонкой, а потом привел ее в группу Логана… А почему Логан? Может быть, этот облик гермафродита — вершина красоты для бисексуала, но, вашу ж мать, он ведь преступник… А когда я говорил Манделю, он отвечал: «Нико, у тебя одно полужопие так и застряло в полиции». — Художник улыбается, но Кармела чувствует его боль. — Мудак…

Потом Нико долго ничего не говорит. Пока длится эта пауза, Кармела думает о Манделе. Дело то ли в усталости, то ли в нервах, но у нее не получается его вспомнить: ни его лицо, ни свое перед ним восхищение… Может быть, там были и любовь, и вожделение… все это исчезло с годами, все выкинуто в ту же мусорную корзину, куда угодили и ее мечты о работе этолога в престижном международном центре. Прошло уже больше пяти лет без Манделя, и теперь Кармела не узнаёт себя в той восторженной студентке, которая впитывала каждое его слово и заливалась краской от его бесстыжих взглядов. Все время после Манделя она провела в клетке у Борхи.

Она предлагает послушать новости, бывший полицейский не возражает. Многие станции прекратили вещание, но на некоторых остались дикторы, продолжающие зачитывать сводки. Коротко говоря, в Испании все обстоит просто и страшно. В Мадриде, Хаэне, Гранаде, Валенсии, Мурсии и Альмерии объявлен комендантский час. Другие города последуют их примеру, если положение не изменится. Та же картина и в ряде европейских столиц. Пассажирские авиарейсы отменены. Новости из Лондона — одно мутное бормотание. Английская королевская семья — в надежном укрытии, местонахождение не разглашается. Премьер-министр обратился к нации и говорил о чем-то, что кончается на «-ит», и от этого у всех британцев шарики заскочили за ролики. Одни говорят «энцефалит», другие — «менингит», что, однако, никак не объясняет других новостей, которые Кармела ищет, намеренно избегая самых драматичных, касающихся непосредственно европейцев.

«Феномен Манки-Миа», как выразился диктор, распространился на весь запад Австралии. Рыбы-топорики, стеклянные рыбы, тунцы и рыбы-луны превратили берега в сверкающее кладбище. Мириады удильщиков — молчаливых и спокойных — поднялись со своих скальных лож. Вся береговая линия отрезана от континента; потеряна связь с кораблями и подводными лодками, патрулирующими Индийский океан.

На севере, рядом с Дарвином, «животные заболевают тысячами», и среди них типичные представители местной фауны — гребенчатые ящерки. Ящерки, судя по всему, являются носителями того самого «ита» и передают его людям. Совершив чудесный и кошмарный скачок, «ит» перелетает в Индию и Пакистан, хотя сейчас самым опасным раненым гигантом является Китай. А еще «ит» дает о себе знать — во всей своей мощи — на просторах Сибири, в популяции волков. И сразу же направляется к антиподам, чтобы напасть на диковинных южноафриканских панголинов и походя добавить Кейптаун к списку городов, контролируемых войсками, в то время как в Центральной Африке никто не в силах контролировать поведение слонов и горилл с серебристыми спинами. Америка встретила утро ворохом проблем с енотами и койотами на юго-западе и серьезными, «повторяем, серьезными» осложнениями на западном побережье: гвардейский полк китов выбрасывается на берег одновременно с тем, как тысячи людей — для поддержания трагического равновесия — кидаются в море. «Скоро океан станет похож на Ганг, где все это и начиналось», — мрачно предсказывает журналист, освещающий темы науки.