Кризис - [2]

В Москве увольняют гастарбайтеров — количество уволенных никто не знает, как никто не знал и числа принятых на работу. Понятно, что КЗОТ отдыхает; понятно, что вот проблема: непосчитанная, рассеянная масса голодных, бездомных, не собирающихся уезжать — или не могущих уехать — на улицах столицы. Напали недавно на журналиста М., дали по голове куском трубы, а милиция сказала — носи с собой деньги, чтобы откупиться. В Лианозово убили вдову известного художника Вечтомова, говорят, тоже гастарбайтер; и такой же голодный приезжий пытался ограбить и убил девушку, а юноша, пытавшийся ее защитить, потом от ранений умер в больнице. Это хроника минувшей недели. Еще несколько подобных случаев — в Нижнем Новгороде, в Петербурге. Но говорить об этом, призывать власть к реагированию — да, правильно, ужасная ксенофобия-и-фашизм, у нас ведь преступник из нацменьшинства не имеет национальности. Нет, мы не будем говорить о том, что пора пересматривать отношение к миграции или хотя бы правила личной безопасности, что легкомысленно считать Москву городом-клубом, где под каждым кустом запряжено такси с бубенчиками. Не будем впадать в фашизм. Поговорим об икре, пусть и об икре минтая. Очень соленая, но если с диуретиками — можно есть.

А в регионах начались массовые сокращения рабочих. Но кому это интересно? Ведь в Москве сокращают офисный планктон. Вот оно, горе. То, что рабочие массы, которым нечего терять, хлынут в столицу, почему-то мало кого беспокоит. И в общем это понятно. То, что движется из провинции, из промзон — темное, невнятное, трудно формулируемое — настолько пугающе, что, право же, лучше блажить про икру. Как-то оно безопасней.

Темная классика

Человек с пустой бутылкой

Евгения Пищикова  

У него на плотине блестит горлышко разбитой бутылки и чернеет тень от мельничного колеса — вот и лунная ночь готова.

А. Чехов

I.

Валерий Леонов считает себя гением отблеска. Его умение находить стеклянную посуду по случайному блику, мгновенному проблеску (под всяким кустом, в самом темном лесу) известно всему бутылочному сообществу Восточного округа. Талантливейший юноша, популярный и уважаемый сборщик стеклянной тары — и надо же, чтобы жизнь всего за три последних года повернулась таким образом, что исключительное его рукомесло стало бесполезно, никому не нужно.

А было время, Леонов первым приезжал к месту бутылочной сдачи. На дворе было пять, много шесть часов утра. Валерий, празднуя конец ночной охоты, сгружал с велосипеда мешок добычи (тридцать — сорок пустых бутылок) и покупал в суточном киоске одну сигарету «Кент». Покупал, и бережно закуривал. Одна сигарета еще совсем недавно стоила один рубль. Примерно во столько же оценивалась (да и до сих пор оценивается) одна пустая пивная бутылка. Но не всякая — а только «темная классика». Или — так называемая «темная евробутылка». В пересчете же на трудозатраты эта самая одна евробутылка равняется десяти минутам поиска, полутора километрам сомнамбулического велосипедного бега по сырым дорожкам гольяновского лесопарка (очки резинкою удерживаются на постоянно склоненном челе, фонарик веревкой привязан к рулю), и под каждым кустом может блеснуть горло, бок или дно искомого сосуда.

Разве только небезызвестного передвижника Куинджи наш Валерий соглашался считать равным себе знатоком светового преломления. Блики жести, упаковочной бумаги, целлофана, битого стекла, фольги, скомканного газетно-журнального глянца — все особенности мгновенного электрического взрыва цвета и света знакомы Валерию и изучены им; но только на бутылки он научился реагировать, только и именно бутылки находит (вернее — находил) с исключительной сноровкой.

К тому же Валерьян большой знаток парковой инфраструктуры. Садовая архитектура лесопарка «Лосиный остров» груба, но функциональна; и кто лучше Валерия знает про низкую гигиену любовного падения новогиреевских и гольяновских девушек? Пылкое свидание в беседке; несколько пивных бутылок в остатке — достойная добыча...

Валерий Леонов — один из легендарных батлхантеров (поисковиков пустых бутылок) Москвы. Было же их в Москве неистовое множество. Чего стоит один знаменитый Градусник (Пушкинская площадь), а еще была Директор (Чистопрудный бульвар) — эта дама звенела на всю столицу. Звенела — пустой посудой. Или гремела. Или била склянки — что-то вроде этого. Никогда я не думала, что буду петь прощальную песню еще и этой профессии, да вот пришлось. Мы, так сказать, присутствовали при ее (профессии) рождении, мы и провожаем ее в небытие. Выйди вечером, молодой друг, юный читатель, на Чистопрудный бульвар — что ты увидишь своими свежими очами? Груду никому не интересной пустой стеклянной посуды увидишь ты. Ну, еще увидишь группу готов — так и хочется поставить ударение на втором слоге, и обнаружить вместо крашеных в «густое черное», обряженных в тюль девиц (кустарный макияж, дешевое кружево, синтетический бархат) прелестных пионерок. Ан нет — готы так готы.

Но если бы, юный друг, ты был более обычного наблюдателен (да если б еще тешил свою наблюдательность последние два-три года), ты увидел бы Даму-Директора — очень деловитую женщину лет этак шестидесяти в офисном костюме и тапках. Это — наша знаменитая батлхантерша Ди-ди. До десяти-пятнадцати человек сборщиков посуды работали на нее в лучшее время — но разве это предел для настоящего руководителя? Умеешь организовывать себя, сумеешь организовать и других. Она и вправду была в свое время директором Перовского универмага и славилась тем, что умела особенным способом справляться с алкогольной зависимостью. День за днем наша Директор носила в сумочке аптечные склянки, в каждую из которых было налито по двадцать граммов медицинского спирта, и принимала она одну склянку каждые сорок семь минут. Время было рассчитано до секунды. Днем ли, ночью — наш Директор всегда была на посту. Всегда была собранна, деловита. Производила впечатление скупой на слова и движения величавой чиновницы. А Градусник, господа, знаменит был тем, что умел до сотой «цыферки» определять градус любого предложенного ему напитка. И не только — он был как бы врачом, дегустатором всякого бульварного застолья — речь идет, разумеется, о соразмерных этому великому бульвардье ежевечерних торжествах. Помнится, я читала у Макаренко текст о том, как беспризорники коротали вечерние часы, — разумеется, варили в общем котле все то, что попадалось им днем под руку. И был у беспризорников такой же вот «профессор» (что-то мне подсказывает, что даже после ядерного армагеддона этот тип будет востребован), который, пробуя возле всякого очага варево, произносил только два слова: «Отрава» (можно есть) или «Могила» (супчик выливали в кусты). Разумеется, знаменитый Градусник был знаменит только потому, что таким же образом спасал ту или иную компанию прекрасных, великих, деклассированных людей от неразумного употребления совсем уж скверного алкоголя. То есть спасал от смерти.