Кризис жанра - [47]

— Я только хотел защитить Аллу и не наговорить лишнего, — стал он оправдываться.

— Иван — ребенок Глеба? — с нажимом спросила я, врезав по столу ладонью. — Быстро говорите правду!

— Иван — мой сын, — проговорил Фирсов расстроенно. — У Глеба по этой части были какие-то проблемы.

— И вы как настоящий друг решили помочь? — спросила я с сарказмом.

— Он обвинял Аллу, вел себя с ней, как свинья. Что, я должен был молчать? — с обидой ответил он.

— Глеб об этом не знал? — я внимательно посмотрела на Фирсова.

— Конечно, нет! — на его лице появилось смешанное выражение удивления и раздражения. — Да если бы он узнал, он бы мне голову оторвал. Нет. Как Иван родился, Глеб страшно возгордился собой, дескать, научил-таки бабу рожать.

— Вас избили уже после смерти Глеба? — резко поменяла я тему.

— Да, через три года, — озадаченно ответил Фирсов, — схватили прямо в центре города, запихнули в машину, вывезли за город и стали избивать битами. Очнулся я в трико и рубашке, а на дворе — конец сентября. Вокруг — поле, грязь. Пришлось ползти несколько километров до дороги. Выжил я только потому, что читал в школе книжку про Маресьева. Подумал, если он дополз до своих, и я смогу. Дополз до дороги, а дальше потерял сознание. Очнулся уже в больнице, без обеих ног. Врачи сказали, что началась гангрена.

— Как вы считаете, ваши отношения с Аллой и избиение связаны? — поинтересовалась я, рисуя на листке бумаги каракули. Пусть думает, что я записываю.

— Конечно, это отморозки Глеба сделали, — зло сказал Фирсов. — Им донесли, что мы встречаемся, вот они меня и обработали, в память, так сказать, о своем главаре, защищали честь покойного.

— Вы в милицию заявляли? — спросила я для порядка.

— Да, написал кучу заявлений куда только можно, но все без толку, — с горечью сказал Фирсов. — Если бы бог им не отомстил за меня, так бы они ходили и глумились.

— В каком смысле — бог отомстил? — не поняла я.

— Их потом расстреляли всех, в кафе. Участковый заходил, рассказывал, — пояснил Фирсов.

— А вы не знаете, может, у Глеба остались какие-нибудь старые враги, которые сейчас, через много лет, захотели бы достать его семью? — спросила я без особой надежды.

— Нет, не знаю, — пожал он плечами. — Кабы знал, может быть, смог бы уберечь Ивана. По-моему, всех врагов Глеба давно истребили. Сразу после смерти Глеба Аллу терроризировали какие-то типы, искали воровской общак, несколько раз переворачивали ее квартиру вверх дном, но потом отстали.

Мои часы показывали пять.

— Ладно, на сегодня хватит, — произнесла я, поднявшись и собирая со стола бумаги. — Если вы понадобитесь, то я вызову вас повесткой или заеду сама, так как вы ограничены в передвижениях. До свидания. — Фирсов проводил меня до двери, и мы расстались.

До машины я бежала практически бегом, потому что очень хотела успеть заехать в поликлинику по месту жительства Глеба до того, как закроется регистратура. Я не помнила, до пяти или до шести они работали.

Когда я добралась до поликлиники, работницы регистратуры, переодевшись, шествовали с сумками к выходу.

— Всем оставаться на местах! — закричала я, преграждая им путь. — Вы случайно не из регистратуры? — За их спинами я успела заметить погасшие окошки хранилища медкарт.

— Да, а в чем дело? — спросила ближайшая ко мне, в легком шифоновом платье, с черным пакетом в руке.

— Срочная прокурорская проверка, открывайте немедленно архив. — Я сунула ей под нос удостоверение следователя. Женщина, которая в мечтах уже сидела дома перед телевизором, наблюдая за героями любимого сериала в то время, как на кухне будет вариться ужин, опешила. Еще немного надавив на нее, я получила все, что хотела. Женщина в шифоновом платье отпустила коллег и принялась за поиски карточки Глеба. Она обнаружилась только в подвале, где складировались старые бумаги в одной из коробок, частично погрызенная мышами.

— Я ее изымаю, — объявила я. Противодействовать мне никто и не собирался.

Вернувшись к тете Миле, я застала Александра помытым, расчесанным и уплетающим на кухне гренки с чаем. Тетя сидела напротив него, и они очень мило беседовали о том, кто из персонажей сказок сильнее — Конан или Илья Муромец. Александр, закутанный в белую простыню, напоминал древнего римлянина, случайно попавшего в наше время.

Меня в образе следователя он сначала не узнал, но, когда я заговорила, догадался и захихикал.

— Вижу, вы нашли общий язык, — сказала я тете, улыбаясь, — если усыновим его — не пожалеешь.

— Меня усыновит Алиса, — со знающим видом заметил Александр, — а вы можете меня навещать.

— Непременно, — кивнула я.

— Женя, тебе ужин разогревать, а то, наверно, уже избегалась вся? — спросила тетя Мила, отодвигая от Александра нож, за которым он было потянулся.

— Разогревай. Я сейчас кое-что сделаю и приду, — пообещала я, направляясь в свою комнату. Там, переодевшись в домашнее, я плюхнулась на постель и стала изучать медицинскую карточку Глеба. Редкие записи в тонкой, как тетрадка, карточке говорили о том, что Глеб Юрьевич Корноухов обладал отменным здоровьем и обращался в поликлинику лишь в крайних случаях. В буйной юности он два раза оказывался в больнице с алкогольными отравлениями. Был случай ангины, пять случаев переломов костей, пара сотрясений. В зрелом возрасте пошла поножовщина и огнестрелы, но все заканчивалось у бандита благополучно. После сорока лет здоровье Глеба так улучшилось, что посещения поликлиники вообще прекратились. Лишь за неделю до смерти Глеб, словно предчувствуя опасность, прошел полное медицинское обследование. Здоровье и в этот раз не подкачало, если бы не одно обстоятельство. Выявился врожденный порок, не позволяющий ему вообще в принципе иметь детей. Значит, за неделю до собственной смерти Глеб знал, что ребенок — не его, и ничего не предпринял. «Странно, — подумала я. — С его замашками крестного отца тарасовской мафии — и простить жене такое! Видно, Глеб был занят чем-то очень важным, решал какие-то проблемы, а разборки с женой оставил на потом».