Кризис среднего возраста - [11]

Теперь они хохотали вместе, корчились и извивались, клонясь к пыльной придорожной траве, подвывая, тыча друг в друга дрожащими пальцами и утирая невольные слезы.

Приступ безумного веселья совсем уже было сошел на нет, когда рядом с ними притормозила проходившая мимо зловредная тетка.

— Совсем охамели! — визгливо заголосила она. — Белым днем у всех на виду валяются на земле, как собаки! Я сейчас милицию позову!

И все началось сначала. Но нельзя же смеяться бесконечно. Особенно если это смех сквозь слезы.

— Ну куда я теперь пойду в таком виде?

Артем поднялся, протянул Ане руку и рывком поставил ее на тропинку. Оба они прекрасно понимали, что дело совсем не в испорченном, грязном костюме, а просто нельзя ему сейчас возвращаться домой. Никак нельзя, невозможно.

— А у меня здесь бабушка живет, в Ильинке, — сказала Аня. — Пойдем к ней, почистим перышки.

— А можно? — обрадовался Артем.

— «К вам моно?» — постучал больной в кабинет логопеда. «Не только моно, но и нуно», — ответил логопед, — засмеялась Аня.

Бабушку свою она обожала. Та была женщина энергичная, умная, веселая и под категорию старушек никак не подпадала. Жила она в частном доме с газом и водопроводом, имела участок в десять соток, именовала свои владения гордым французским словом «шале» и, надо сказать, сумела придать им неповторимый шарм.

Она испытывала неодолимый интерес к всевозможному древнему, вышедшему из употребления хламу, искренне считая, что тот обладает душой и прелестью старины, зорко оглядывала помойки и любила наведаться на местную свалку, приводя тем самым в большое негодование своего сына и Аниного отца.

— Тебе что, стульев не хватает? — горячился тот. — Зачем ты притащила сюда этого ржавого урода? Хоть бы соседей постеснялась!

— А вот мы его сейчас покрасим хорошей финской красочкой, — невозмутимо отвечала Ба, колдуя над «ржавым уродом». — Сошьем ему полотняный чехольчик — глаз не отведешь!

Ей просто нравился сам этот процесс, кропотливая работа по восстановлению из праха, чудесное превращение отжившей свое, отверженной незаслуженно вещи в изюминку интерьера. Не то чтобы она гребла все подряд, но безошибочно умела угадать в куче мусора жемчужное зерно. И каждый чугунок на ее заборе, каждый камень в саду и древесный спил, кропотливо ошкуренный под невиданной красоты столешницу, ложились продуманными штрихами на общее неповторимое полотно.

Она ровняла шапочкой сиреневый куст у калитки, когда увидела бредущую вдоль заборов встрепанную Аньку, а рядом с ней — высокого парня в темном замызганном костюме.

— Здравствуй, Ба! — сказала Анька. — Познакомься, пожалуйста, — это Артем, мой товарищ.

У бабушки с внучкой не было секретов друг от друга, и про товарища Артема она знала все, в том числе и о сегодняшней свадьбе.

— Здравствуйте, — поклонился жених, теперь уже, судя по всему, бывший.

— Какие-то вы странные, — покачала головой бабушка и подозрительно оглядела сладкую парочку. — Как будто бы вас пыльным мешком из-за угла стукнули.

— Мы упали, — пояснила Анька и выразительно на нее посмотрела. — Нам надо помыться, поесть и отдохнуть. Пустишь?

— А то! — Ба вопросительно подняла брови и показала глазами на Артема.

Неужели Анька устроила погром на свадьбе и увела парня прямо из стойла? Судя по их виду, битва велась не на жизнь, а на смерть. Вот молодец девка! Но та сделала зверское лицо. Ну просто театр мимики и жеста!

— Только вам придется самим здесь управляться, — задумчиво проговорила бабушка. — Я к подруге своей уезжаю… денька на два.

Анька недовольно поджала губы.

— А может, и на неделю, — поправилась Ба. — Еда в холодильнике, салат в огороде, ключи на гвоздике, деньги в комоде. Во как! Стихами заговорила!

И все засмеялись. Не так бурно, как давеча в пыли у дороги, а просто весело и облегченно.

Артем держался молодцом. Она не оставляла его ни на минуту и даже, когда он мылся в ванной, стояла под дверью, прислушиваясь к шуму воды. У нее тоже был свой маленький горький опыт неразделенной любви. Она знала, что днем все не так страшно и больно — призраки приходят ночами, терзают душу. Надо было пережить ночь, особенно первую, самую беспощадную и отчаянную.

Она вошла в его залитую лунным светом комнату, движимая, как ей тогда казалось, исключительно состраданием.

— Жалеть меня пришла? — хмуро спросил Артем. — Уходи. Мне не нужна твоя жалость.

— А мне нужна, — сказала Аня и скинула халатик. — Пожалей меня, Тема…

Она скользнула в его узкую койку, под тонкое солдатское одеяло, и так сильно дрожала, что надо было немедленно обнять эту глупую, верную, как щенок, Аньку, которая весь день самоотверженно его спасала от маяты, от самого себя. Объятие оказалось таким крепким, что разомкнуть его удалось как раз через неделю. Но к тому моменту они уже были вместе и хотели смыкать его снова и снова — и он, плененный прелестью новизны, и она, завороженная волшебно сбывшимися мечтами.

— Зачем тебе это нужно? — недоумевала потом Анина мама. — Что и кому ты пыталась доказать? Какие чувства вас связывают?

— Она его за муки полюбила, — пояснила Аня, — а он ее — за состраданье к ним.

— Эта повесть имела печальный конец.