Кризис… И всё же модернизация! - [10]

Вполне очевидно, что неформальные нормы и правила выступают более сильными регуляторами социальной деятельности, чем номинальные нормы. Наличие сильного «зазора» между неформальными практиками, с одной стороны, и номинальными установлениями - с другой, ведет к серьезным дисфункциям институциональной среды. Этот «зазор» ведет либо к прямому блокированию деятельности соответствующих институтов, либо к созданию каких-либо социальных механизмов компенсации такого «зазора», позволяющих поддержать, пусть и с трудностями, проблемами и значительными издержками, функционирование соответствующего института. Так, коррупция лишь один из таких механизмов, компенсирующих блокирующее действие обсуждаемого «зазора». Это понимание социальной роли коррупции ни в коей мере ее не оправдывает, но указывает, что для эффективной борьбы с ней необходимо устранение ее макросоциального фундамента, сужение «зазоров» между формальными и неформальными нормами.

Значение рассматриваемого «зазора» в том, что он накладывает существенные ограничения на масштаб институциональных преобразований - на введение новых формальных норм. Бессмысленно и контрпродуктивно вводить такие нормы, кардинально расходящиеся с доминирующими неформальными нормами. Так можно лишь наращивать «зазор», блокировать институциональное функционирование и растить коррупцию.

Но из сказанного не следует, что значительные институциональные преобразования вовсе невозможны. Просто они должны вестись не волюнтаристски, в соответствии лишь с замыслом реформаторов, а в соответствии с требованиями органичной трансформации. Это значит, что институциональные преобразования должны быть подкреплены переменами в структуре неформальных норм. Социальная инженерия, конечно, не всемогуща, но кое-что сделать все же можно. Главное - понимать всю эту проблемную перспективу и двигаться в такт социальным переменам, а не ломать народную жизнь через колено.

Столь часто осуждаемое реформирование «толчками» есть не что иное, как следование внутренней логике социальной трансформации, установлению взаимного соответствия между эволюцией неформальных норм, с одной стороны, и развитием формальной институциональной среды - с другой.

Крайняя сложность трансформационных процессов усугубляется претензиями на лидерство групп, крайне различающихся своими устремлениями. Под их влиянием в обществе актуализируются ценности, поддерживающие неформальные нормы, кардинально противостоящие логике реформирования. В результате вместо поддержки модернизации трансформационные процессы начинают генерировать кризис. (Именно плохое понимание лидерами реформ 90-х существа трансформации, тех ограничений, которые она накладывает на процессы реформирования, резко усилили социальные издержки преобразований.)

Для нашего рассуждения также важен вывод, что результатом адаптационных процессов является выстраивание социальной диспозиции слоев и групп населения, различающихся своим отношением к характеру реформ.

Значение адаптационных процессов для процесса трансформации ярко показывает Карл Поланьи на примере формирования новых городов в ходе промышленной революции в Англии: «В новых городах не было давно и прочно сложившегося среднего класса, не существовало крепкого ядра ремесленников и мастеров, почтенных мелких буржуа, способных послужить ассимилирующей средой для неотесанных работяг ‹…› Промышленный город Центральной или Северо-Западной Англии представлял собой культурную пустыню, его трущобы лишь отражали отсутствие какой-либо традиции и чувства гражданского достоинства. Брошенный в эту страшную трясину убожества и нищеты, крестьянин-иммигрант или даже бывший йомен, или копигольдер быстро превращался в какое-то не поддающееся описанию болотное животное. Дело не в том, что ему мало платили или заставляли слишком много работать - хотя и то и другое происходило слишком часто, дело в том, что физические условия, в которых он теперь существовал, были абсолютно несовместимы с человеческим образом жизни… И все же положение не было безнадежным: пока человек сохранял определенный статус, служивший ему опорой, пока перед ним была модель поведения, заданная ему родственниками и товарищами, он мог бороться и в конечном счете восстановить свое нравственное достоинство» [23].

Эта довольно длинная цитата основоположника теории трансформации вызывает явные ассоциации с ситуацией в России на рубеже XIX и XX веков, в СССР в 30-х годах. Это сходство не случайно - оно подтверждает наличие закономерностей, понимание которых может (при желании считаться с ними) снизить издержки реформирования, и тем более избежать кризиса.

Соответственно искомый позитивный результат социальной трансформации заключается в том, что введенные в ходе модернизации институты приходят в социокультурное равновесие с изменившимися моделями социального действия. Напротив, рост напряжений в ходе адаптации приводит к негативной оценке вводимых институтов. Социокультурный «зазор» между такими институтами, с одной стороны, и социальными практиками - с другой, перерастает в отторжение. Возникшие напряжения быстро превращаются в модернизационный кризис.