Кризис буржуазной философии - [8]

Однако развитие и на этом не остановилось. В своей современной форме агностицизм превращается в мистицизм и мифотворчество. С этой точки зрения фигура Ницше имеет решающее значение для всего развития империализма. Можно было бы даже сказать, что он создал модель построения мифов для всей империалистической эпохи. Здесь мы можем обратить внимание читателя лишь на некоторые ведущие мотивы. Прежде всего, нужно отметить роль "тела" и "телесности". Ницше порывает с абстрактной "духовностью" университетской философии и ее филистерской моралью. Он изобретает такую теорию познания и мораль, которая берет под защиту права чувственной жизни и при этом все же не идет на компромисс с философским материализмом. Само собой разумеется, что форма философии подобного нематериального тела может быть только мифологической.

Но это только часть ницшеанского биологизма и якобы вырастающей из него психологии, которая у Ницше занимает место общественной науки. Этот фундамент дополняется и доводится до логического конца мифической перспективой развития человечества, мирового процесса, одобрением империализма, созданием новой аристократии и противостоянием социализму при помощи биологического мифа. (Тем самым был заложен философский фундамент расовой теории.)

Здесь не место анализировать другие мифы (Бергсон, Шпенглер, Клагес и т. д.). Мы лишь хотим добавить некоторые принципиальные замечания. Мифы, возникающие таким образом, мы не должны путать с теми элементами некоторых древних философских учений, которые при поверхностном рассмотрении функционируют как миф. Всякий идеализм, не будучи в высшей степени агностическим, сразу же превращается в миф, как только пытается объяснить действительные явления, ибо он вынужден приписывать мыслительным конструкциям реальную роль в действительности.

Чем больше философия приближается к объективному идеализму, тем сильнее в ней выступает конструкция, переходящая в миф. В фихтевском "абсолютном Я" она выражена отчетливей, чем в кантовском "чистом сознании", а в гегелевском "мировом духе" еще сильнее, чем у Фихте. Но даже эти мыслительные конструкции, принятые как действительность, все еще содержат в себе элементы ее серьезного исследования. Повсюду здесь можно узнать те действительные элементы, для которых эти конструкции являются их первым открытием и одновременно мыслительным искажением. Эти мыслительные конструкции, функционирующие как мифы, наводят философский туман, предшествующий восходу солнца подлинного познания.

Полностью противоположная ситуация разворачивается в философии эпохи империализма. Мыслительная конструкция, миф, оборачивается здесь против уже победившего научного познания; первой задачей мифа является затушевывание общественных последствий научного познания. Уже в самом начале этого развития такое происходит с выводами дарвинизма в мифологизации Ницше. Миф выступает — с известной наивностью — не в качестве одной из частей научного познания, как в классическую эпоху, а как якобы качественно более высокое, если нужно, то и дезавуирующее науку отношение к миру.

Общественная функция этого "мировоззрения", то есть мифа, состоит в том, чтобы там, где наука не в состоянии дать перспективу, или там, где перспектива науки противостоит тому, что защищается империалистической философией, внушить социально приемлемую картину мира, причем вместо научной или противоречащую ей.

Так возникает парадоксальная сущность империалистической философии: с одной стороны, агностическая субъективно-идеалистическая теория познания остается неприкосновенной, с другой — агностицизм получает совершенно новую функцию; путем своего оборачивания мифом, перехода в миф он создает новую, мнимую объективность.

6 Интуиция и иррационализм

Новое понятие объективности предполагает новый инструмент познания. Центральная проблема философии эпохи империализма — в том, что такое по-новому действующее познание и его инструмент — это интуиция, которая противопоставляется понятийному, рациональному мышлению. В действительности дело обстоит так, что интуиция составляет психологический элемент любого рабочего метода науки. И в отношении интуиции психологически возникает непосредственная видимость того, что она якобы более конкретна, более синтетична, нежели абстрактное, работающее с понятиями дискурсивное мышление. Однако это только иллюзия, так как интуиция с психологической точки зрения есть не что иное, как внезапное осознание бессознательно протекавшего мыслительного процесса.

И для добросовестной научной мысли серьезной задачей будет, во-первых, проверка этих интуитивно достигнутых результатов для выяснения их научной обоснованности и, во-вторых, органичное введение их в систему рациональных понятий так, чтобы потом невозможно было отличить, какие из них обнаружены с помощью дискурсивной способности человека (то есть сознательно), а какие — посредством интуиции (возникающей сначала на пороге сознания и только потом осознающейся). Интуиция здесь является, с одной стороны, дополнением понятийного мышления, а никак не его противоположностью, с другой стороны, интуитивное обнаружение связи никогда не превратится в критерий истины. При поверхностном наблюдении процесса научной работы возникает иллюзия того, что интуиция — это независимый от абстрактного мышления орган познания, предназначенный для постижения более высоких, или более глубинных, взаимосвязей.