Кризис безбожия - [8]

И действительно, все великие учители добра свидетельствовали о том, что они воспринимали голос совести как глас Божий в душе человека. Пусть не думают, что это была "иллюзия". Но если кто-нибудь захочет настаивать на этом скептическом предположении, то он должен помнить, что он обязан проверить его в подлинном опыте совести. Иначе его сомнение будет лишено серьезного значения.

Если кто-нибудь ходит по берегу, а в воду не вступает, то вряд ли стоит выслушивать его замечания о том, что "вода, может быть, не мокрая, а сухая". Подобно этому проверить и удостоверить божественную природу совести можно, только вступив в возмущенные ангелом воды совестной купели6. Только душа, окунувшаяся в эти благодатные воды, способна судить о божественности и божественности совестного гласа.

Кто вступает в недра совести, тот испытывает силу и благодатность дуновения Божия. От этого дуновения у него подъемлются власы и священный хлад сковывает уста его. С огнем в сердце и с онемевшими устами, теряя себя в таинственных изволениях своей совести, он начинает неошибочно чувствовать, в какую сферу он вступил и к какому порядку он приобщился.

Это не случайно, что безбожники отвергают вместе с Богом и верою и начало совести, и самое различение добра и зла. Опыт совести неминуемо увел бы их к Богу. Видение Бога неизбежно привело бы их к совести. Ибо совесть есть начало духовной любви, не ошибающейся в своем видении, а духовная любовь есть единственно верный путь к Богу. Совесть есть начало духовной свободы и самодеятельности в человеческой душе, начало божественного освобождения человека от всех земных корыстей и страхов, а это начало неприемлемо сынам погибели и ненавистно им.

Противопоставляя далее наше религиозное понимание мира позиции современного безбожия, я сказал, что восприятие Бога есть подлинное месторождение всякого окрыленного, гениального искусства.

Поистине нет, не было и не будет великого искусства без вдохновения -ни поэзии, ни живописи, ни музыки, ни архитектуры. Вдохновение же есть состояние не мутной взволнованности страстей, не телесного томления или возбуждения, но состояние предметной чуткости и зоркости, состояние восторга перед раскрывшейся тайной и отстоявшейся глубиной. Во вдохновении человек духовно презирает божественное обстояние.

Корни художественного искусства заложены в той глубине человеческой души, где проносятся веяния Божьего присутствия. Пусть поэты, выражаясь условно и аллегорически, относят эти веяния к "музам", к "Аполлону" или к иным язычески поименованным "небожителям"... Пусть встречаются великие поэты, живописцы и музыканты, которым не удалось церковно оформить свое художественное общение с Богом... Это остается их личной неудачей. Их искусство же, если оно действительно велико и глубоко, всегда носит в себе следы веяния Божия, Его присутствия, Его благодати. И не только тогда, когда они заимствуют свои темы и сюжеты из сферы религиозно-церковного опыта, но и тогда, когда они пишут на "светские" темы и сюжеты.

Истинное, художественное искусство почерпает свой Предмет из религиозной глубины, из сферы веяний Божиих, даже и тогда, когда рисуемые им образы природы и людей не содержат во внешней видимости ничего церковного и религиозного. Великие художники знают это. Они знают также, что самое вдохновение их священно и божественно. Вот откуда у Пушкина это точное описание художественного наития:

Но лишь божественный глагол

До слуха чуткого коснется,

Душа поэта встрепенется,

Как пробудившийся орел7.

Вот откуда этот стон у Микеланджело8:

О Боже, Боже, Боже!

Ты, который мог бы во мне больше, чем могу я сам...

Вот откуда эти молитвенные вздохи у Фета:

Я -- ничего я не могу;

Один лишь может, Кто, могучий,

Воздвиг прозрачную дугу

И живописные шлет тучи...

Знают ли это безбожники? Они знают это с чужих слов и не придают этому никакого значения. И именно поэтому они пытаются заменить свободное вдохновение -- "социальным заказом", подкрепленным силою страха и награды. Но не родится вдохновение из страха и расчета. И потому их "искусство" безвдохновенно и мертво. И не отзывается вдохновение на заказанные темы злобы, ненависти и доноса. И потому создания их -- порочны, пошлы и убоги.

Настоящая художественная "форма" родится из предметной тайны, из диктуемой ею глубокой, предметной необходимости. Нельзя выдумать такую "форму" по заказу или вымучить ее из себя со страху. Вот почему "безбожное искусство" есть внутреннее противоречие, жизненная нелепость, глупость диавола, непонятая им самим. И именно поэтому оно обречено вместе со всем остальным безбожием.

Я сказал еще, что вера в Бога есть абсолютная основа духовного характера в человеке, источник доброты, жертвенности, истинной "социальности", дисциплины и храбрости.

В самом деле, истинный характер выражается не только в волевой силе человека: за этою силою могут укрываться элементарные и низменные страсти, ожесточившиеся и одержащие душу дурной и слепой одержимостью. Но истинный характер имеет природу не животную, а духовную; и страсть, насыщающая его, не есть страсть элементарного инстинкта, но страсть духовной любви; и выбор, ведущий его и указывающий ему цель,-- не слеп, а зряч. Идея "характера" говорит не только о силе воли, но и о верности избранных ею содержаний и о благородстве и искренности избравшего их сердца. Злое упрямство не есть характер; слепая, неистовая свирепость свидетельствует о слабости духа; это есть рабствование дурным страстям, страстная бесхарактерность...