Кризис античной культуры - [61]

С этим призывом к активности, несколько противоречащим его общим установкам, Плотин связывает и проблему свободной воли и предопределения. Хотя все совершается по единому, предустановленному плану, заключающему в себе и добро, и зло, человек имеет и свободную волю, и отвечает за содеянное им зло. Он не должен ссылаться при этом на влияние звезд и т. п. Хотя благодаря всеобщей взаимосвязи по расположению небесных светил можно судить о земных событиях, звезды и управляющие ими боги чисты и светлы и не могут внушать людям дурных поступков. Дурное внушается живущим в душе каждого демоном, но демона душа выбирает сама. Эти демоны, причастные и духовному миру и материи, помогают мировой душе, но от материи к ним переходит вечная неудовлетворенность, вечное стремление к чему-то, что вызывает смешение понятий о добре и зле, предпочтение частного общему. Если душа слишком отягощена телесным, она после смерти тела не может подняться от земли, вселяется в новые, низшие тела. Душа чистая, легкая, проходит небесные сферы, сливается со своей первопричиной и или остается там в блаженном созерцании всего того света, который был затемнен для нее пребыванием в теле, или получает новое тело, отличное от земного, эфирное, становясь демоном, либо одним из богов подлунного мира, связанных с богами мира высшего, как блеск связан со звездой, или, наконец, снова становится человеком. Воплощаясь, она выбирает и своего демона, но судьба человека определяется не только им и его поступками в данной жизни, а всеми прошлыми воплощениями. Однако в противоположность гностикам, признававшим некую изначальную свою богоизбранность, отличающую их от «людей плоти», Плотин считал, что до мудрости и «истинного бытия» может подняться каждый человек. Но тех, кто к такой цели не стремится, он называл «чернью», предназначенной лишь для того, чтобы удовлетворять потребности «лучших».

Как мы видим, в учении Плотина, хотя и ему присуще многое из того, что, порожденное кризисом античного миросозерцания, было присуще и другим, современным ему учениям, все же присутствует стремление спасти на несколько новой основе кое-что из наиболее характерных для этого миросозерцания особенностей. Обосновывая положение о гармоничности и единстве космоса, он имеет в виду и следующий отсюда вывод о соотношении целого и части, или, что то же самое, о долге человека перед обществом. На первый взгляд Плотин представляется большим индивидуалистом, чем стоики. Он как будто дальше идет в призыве к самоуглублению, отходу от реальности, видя главную цель в индивидуальном слиянии с верховным благом. Однако он не только признает долг человека служить людям, но и основа его учения по существу менее индивидуалистична, чем у стоиков. Учение Плотина зиждется не на личном, хотя бы и санкционированном законами природы суждении, а на перассуждающем слиянии с той всепроникающей первоосновой, которая делает космос и общество единым целым, т. е. на растворении единого во всеобщем, индивидуального в коллективном. Если Секст Эмпирик пытался добиться этой цели, призывая отказаться от бесплодных умствований и начать вести жизнь простого трудящегося человека, то Плотин шел к этой цели, поставив над разумом нечто высшее, способное преодолеть то отчуждение, которое бесплодная наука стоиков преодолеть не смогла.

Но те коллективы, и в первую очередь город, гражданскую, общину, в которой только и могло быть жизнеспособным мировоззрение античного человека и в котором он сам мог развиваться как личность, уже нельзя было спасти. Кроме того, система Плотина была слишком идеалистична, слишком абстрактна, чтобы сколько-нибудь широко распространиться и ответить на духовные запросы масс. Когда Галлиен был убит в войне с восставшим против него начальником конницы, ученики Плотина разбрелись по миру, и в дальнейшем в неоплатонизме все более стали преобладать элементы магии, демонологии, крайний пессимизм, призыв к бегству от мира и налагаемых им обязанностей, пассивность, словом, то, против чего, хотя и не вполне последовательно, пытался бороться Плотин.

Ориентация на идеальный, противоположный земному мир, на углубление в собственную душу в поисках обусловливаемого не разумом, а интуицией, экстазом соединения с этим миром, взгляд на материю, на телесное, как на источник зла и порока, сказались также на отношении к искусству. Ритор и писатель конца II — начала III в. Филострат писал, что не реальность, а только фантазия может быть движущей силой искусства, так как она свободна, всеобъемлюща и безошибочно проникает в суть вещей.

Плотин возражал тем, кто видит красоту в соразмерности и симметрии, поскольку такая красота предполагает сложную совокупность частей, тогда как истинно прекрасное — едино и просто[101]. Это — идея, мысль, дух, нечто целостное, придающее форму аморфному, неделимость множественному. Красота может исходить только от высшего блага и может быть познана лишь в результате самоуглубления, созерцания ее отсвета в очищенной от материи душе. Поэтому художник не может передать красоту, подражая внешней, видимой природе, глядя на нее со стороны. Его задача познать тот первоисточник, который сообщает красоту миру, слиться с ним, ощутить свое с ним единство, стать не наблюдателем, а частью всего сущего. Тогда он сможет воспроизвести форму, наиболее близкую идее. И искусство действительно эволюционировало в согласии с эволюцией эстетических теорий, так же, как и они, отражая постепенное угасание веры в официальную систему ценностей