Кривой домишко - [51]

Действительно это было небезопасно. В связи с этим мне вспомнилось кое-что еще. Я спросил у нянюшки, не знает ли она, где Джозефина хранила свою черную записную книжку вроде дневника, в которой делала всякие записи.

— Знаю, о чем вы говорите, мистер Чарльз. Она ее всегда прятала. Я не раз видела, как она писала что-то в этой книжке и то и дело сосала свинцовый карандаш. Я ей говорила: «Не делай этого, ты отравишься свинцом», а она в ответ: «Не отравлюсь, потому что он только называется „свинцовый карандаш“, а на самом деле в нем нет никакого свинца, а есть графит». Я, правда, не поверила этому, потому что, если вещь называется «свинцовый карандаш», то, надо думать, в ней содержится свинец.

— Очевидно, так должно было быть, — согласился я. — Но по сути дела, Джозефина была права. (Джозефина всегда была права!) Так как же насчет этой книжки? Не знаете, где она ее прятала?

— Не имею понятия, сэр. Она все в такой тайне держала!

— А когда Джозефину нашли, книжки при ней не было?

— Нет, мистер Чарльз, не было при ней никакой книжки.

Может быть, кто-нибудь взял эту книжку? Или, возможно, она сама спрятала ее где-нибудь в своей комнате? Мне пришла в голову мысль пойти и поискать ее самому. Я не знал, которая из комнат принадлежала Джозефине, и когда в нерешительности стоял в коридоре, откуда-то донесся голос Тавенера:

— Идите сюда. Я в ее комнате. Взгляните, вы когда-нибудь видели что-либо подобное?

Я перешагнул через порог и замер в изумлении.

Небольшая комнатка выглядела так, как будто по ней пронесся торнадо. Ящики комода были выдвинуты, и их содержимое вытряхнуто на пол. Матрац и постельные принадлежности были сдернуты с кроватки, коврики свалены в кучу, стулья перевернуты, картины сдернуты со стен, фотографии вытащены из рамок.

— Боже мой! — воскликнул я. — Что все это значит?

— А как вы думаете?

— Кто-то что-то искал?

— Именно так.

Я оглянулся вокруг и присвистнул.

— Но кто же, черт возьми? Ведь наверняка никто не мог прийти сюда и проделать все это так, чтобы ни одна живая душа ничего не услышала и не увидела!

— Почему бы и нет? Миссис Леонидис проводит все утро в своей спальне, делает маникюр, звонит своим приятелям по телефону и примеряет наряды. Филип сидит в библиотеке, поглощенный своими книгами. Нянюшка на кухне чистит картошку и лущит бобы. В такой семье, где всем известны привычки каждого, не так уж трудно проделать все это. И еще вот что я хочу сказать: любой из живущих в этом доме мог обделать это дельце… и установить западню для девочки, и перевернуть вверх дном ее комнату. Но этот человек спешил, у него не было времени, чтобы обыскать комнату спокойно.

— Вы сказали «любой из живущих в доме»?

— Да, я уже проверил. У каждого из них на какой-то отрезок времени не имеется алиби: у Филипа, Магды, нянюшки, и у вашей девушки. То же самое относится и к тем, кто живет наверху. Бренда большую часть утра провела в одиночестве. У Лоренса и Юстаса был получасовой перерыв с десяти тридцати до одиннадцати… часть этого перерыва вы провели с ними, но не весь перерыв целиком. Мисс де Хэвиленд находилась в саду одна. Роджер был у себя в кабинете.

— Только Клеменси была на работе в Лондоне.

— Нет, даже ее нельзя исключать. Она сегодня осталась дома из-за головной боли и лежала одна в своей комнате. Любой из них, черт возьми… любой и каждый! И я не имею ни малейшего понятия, кто именно. Если бы знать, что искали в этой комнате…

Он обвел глазами разгромленную комнату.

— И если бы знать, нашли ли они то, что искали…

Что-то шевельнулось в моей памяти… какое-то воспоминание…

Тавенер вспугнул мою мысль, спросив:

— А что девочка делала, когда вы видели ее в последний раз?

Не ответив, я выскочил из комнаты и взбежал вверх по лестнице. Потом через дверь, расположенную слева от меня, проник на верхний этаж. Я открыл дверь кубовой, поднялся на пару ступенек и, наклонив голову, чтобы не удариться о низкий скошенный потолок, огляделся вокруг.

Когда я спросил Джозефину, что она там делает, она ответила мне тогда, что ищет вещественные доказательства.

Что можно было искать в затянутом паутиной чердачном помещении, тесно заставленном баками для воды? Но такое место могло бы послужить превосходным тайником. Я подумал, не могла ли Джозефина прятать там что-нибудь такое, что, как ей было хорошо известно, не имела никакого права трогать. Если моя догадка была правильной, то я без особого труда обнаружу это.

Мне потребовалось на все не более трех минут. За самым большим баком, из которого доносился шипящий звук, добавляющий жутковатую нотку к зловещей атмосфере этого помещения, я обнаружил пачку писем, завернутых в изодранный кусок оберточной бумаги.

Я прочел первое письмо.

О, Лоренс, мой дорогой, любовь моя… Как чудесно было вчера вечером, когда ты читал стихи. Я знала, что они предназначались мне, хотя ты и не смотрел в мою сторону. Аристид сказал: «Вы хорошо читаете стихи». Он и не догадывался, что мы оба в это время чувствовали. Дорогой мой, уверена, что скоро, скоро все будет в порядке. Мы будем радоваться тому, что он так ничего и не узнал и умер в блаженном неведении. Он ко мне хорошо относился. Не хочу, чтобы он страдал. Но мне кажется, что человек не может наслаждаться жизнью, когда ему перевалило за восемьдесят. Я, например, не хотела бы дожить до такого возраста! Скоро мы будем вместе навсегда. Как прекрасна будет жизнь, когда я смогу сказать тебе: «Мой дорогой, любимый супруг…» Любимый мой, мы созданы друг для друга. Я люблю тебя, люблю, люблю… знаю, что наша любовь бесконечна…