Кривич - [399]

— Олег, Идан, Тур, Сувор. Прощайте братья, пусть будет весело вам в чертогах Перуна. Каждый из нас придет к вам в свой час. Прощайте!

Родислав прошелся вдоль сложенной лодьи, факелом поджег краду с четырех углов. Со словами молитвы всех выживших, обращенными к своему небесному покровителю, огонь вспыхнул ярче, пламя загудело, поднялось высоко над погребальным сооружением. Стайка пичуг, вдруг выпорхнула над кронами деревьев, спикировала к поляне, проносясь над самым кострищем, и вновь взмыв в небесную синеву, скрылась из глаз.

— Жаворонки, — с улыбкой промолвил Шуст. — Души наших братьев унесли в Ирий!

— Вот и нам пора. Проводим кощщиев до Дикого поля.

Родислав, негласно приняв главенство над Белыми Хортами, первым направился к неподалеку пасущимся лошадям. По узкой лесной тропе, маленькой колонной, в большой мир уходили вои, через много лет потомков которых, на землях юга России и Украины народ будет называть голдовниками, людьми — чужими для всех, но стоящими на страже рубежей Родины и проживающего в ней коренного населения. Но это уже дела грядущие!

В густых ветвях послышалось шевеление, птица огромных размеров, глазами-плошками оторвалась от зрелища догоравшего костра. Она все видела и слышала. Расправив крылья, была готова взлететь с разлапистой ветки вверх. Когтистая рука, больше похожая на обезьянью конечность, просунулась из-за ствола, схватила в кулак лапу филина переростка, уже взмахнувшего крыльями.

— К-куды так поспешаешь? — раздался голос чуть ниже выбранного насеста. — Гость дорогой! А, поговорить?

Недовольный клекот, рывок с целью вырваться и взлететь, и оба существа с треском ломаемых ветвей валятся вниз, оставляя на острых сучках клоки шерсти и перьев. Приземлившись в высокую траву, косматый мужик, с глазами разного цвета, в портах и старом кужухе надетом на голое тело, так и не выпустил птичью булдыгу из рук. Осознав, что не вырваться, пернатый пошел на переговоры.

— Тебе чего от меня надобно? И что ты есть такое, чтоб касаться Дива, божества людей живущих в степи?

— Ха-ха! Это ты в степи божество, а здесь я хозяин. Ты зачем сюда без спроса пожаловал? Что ты здесь забыл?

Див дернулся в еще одной попытке освободиться.

— Сейчас сверну тебе шею как глупой утке, и не станет больше в степи божества!

Леший, а это был он, без особых усилий взмахнул тушей пернатого нарушителя границ, да и со всей своей немалой силы приложился ею об ствол сосны, с которой они оба только что сверзились. При таком добром ударе, половецкое божество успело что-то крякнуть. Кость лапы хрустнула, оставшись зажатой в ладонях хозяина леса. Отделившаяся от конечности туша, покатилась по мягкой траве поляны. С удивительным проворством, освободившийся, покалеченный пернатый «друг», оттолкнулся единственной лапой от земли, взмахнув крылами, взмыл вверх. Прилагая усилия, поднялся высоко над поляной.

— И чтоб я тебя, инвалида, здесь больше не видел. Таким как ты, у нас не подают! — заорал вослед удаляющейся птичке лешак, словесные подначки и обороты, доставшиеся ему от друга, Сашки Горбыля, из него так и перли. Лесная нежить, подконтрольная ему, поначалу удивлялась непонятным словам и выражениям, потом — обвыклась.

Повертел в руках оторванную конечность.

— Э-хе-хе! — разочарованно вздохнул он. — Ладно, может, на что и сгодится.

Забросив когтистую лапу пернатого существа на плечо, сунулся к кустарнику лещины и растворился в зеленой чащобе.

— 14-

Июньское солнце в средине дня палило нещадно. Птичий оркестр распевался на разные голоса, заставляя воспринимать лес большим живым существом. Испаряющаяся влага, высасываемая жарой из подлесков и чащоб, превратила сам лес с его буйством зеленых красок, в парную, заставляя постоянно смахивать пот, а думать только о том, как было бы хорошо залезть сейчас в прохладную воду речушки.

Верстах в трех от Черниговского шляха, на развилку лесной дороги на полном галопе выскочил всадник. Выскочил он прямиком на секрет десятника Белаша, наряженного со своими людьми в дозор. Белаш, воин со стажем, еще с покойным сотником Андреем участвовал в Крымском походе, был ранен, чудом остался жив, и еще долго потом в одиночку добирался до родных краев. Всадника признали за своего, и по одежде, и по манере езды верхом. В седле был русич. Послышался топот копыт, к развилке мчались десятка полтора, а то и больше лошадей. Десятник сразу смекнул, славянина гонят. Всадник, не замечая секрета, нахлестывал усталую кобылу, выжимал из нее последние силы.

— Готовь луки, чую, сейчас цель появится на тропе. Стрелять по готовности! — распорядился Белаш, сам потянул стрелу из колчана, подвинулся в сторону, выбирая место так, чтоб растительность не могла помешать прицелиться.

Противник не заставил себя ждать, можно сказать на хвосте у лошади беглеца, сразу по двум направлениям развилки на тропе показались преследователи, с криками и гиканьем пускали стрелы по убегавшей цели.

— Грамотно травят бедолагу, — укоризненно, сам себе прошептал Белаш, натягивая тетиву на луке, скомандовал в голос. — Бе-ей!

Десяток стрел одновременно сорвались в полет, выбивая зарвавшихся в азартном порыве охотников. Послышались крики боли. На землю выпадали из седел убитые.